Главная страница
Навигация по странице:

детство. 1. в силу широкой распространенности данного понятия каждый из нас уверен, что знает о детстве все, легко может объяснить это явление и его значение в жизни взрослого человека



Скачать 45.31 Kb.
Название 1. в силу широкой распространенности данного понятия каждый из нас уверен, что знает о детстве все, легко может объяснить это явление и его значение в жизни взрослого человека
Анкор детство.docx
Дата 26.04.2017
Размер 45.31 Kb.
Формат файла docx
Имя файла детство.docx
Тип Документы
#3964

1.В силу широкой распространенности данного понятия каждый из нас уверен, что знает о детстве все, легко может объяснить это явление и его значение в жизни взрослого человека. Но именно за этим простым с обывательской точки зрения пониманием детства скрывается неопознанность и необъяснимость этого феномена. Как справедливо пишет Я. Корчак, «Мы не знаем детей, хуже того — знаем по предрассудкам» . И еще: «Мы детей не знаем… Мы не умеем объяснить даже те противоречия в детском организме, которые бросаются в глаза: с одной стороны, жизнеспособность клеток, с другой — уязвимость. С одной стороны, возбудимость, выносливость, сила; с другой — хрупкость, неуравновешенность, утомляемость. И ни врач, ни воспитатель не знают, является ли ребенок существом «неутомимым» или хронически усталым»

2. Наука предпринимает многочисленные попытки изучить и объяснить детство с различных точек зрения: философской, культурологической и педагогической (Ш.А. Амонашвили, В.В. Зеньковский, М.С. Каган, Я. Корчак, Н.Б. Крылова, Е.В. Субботский, Р.М. Чумичева и др.), психологической (Л.С. Выготский, А.Н. Леонтьев, В.Т. Кудрявцев, А.Б. Орлов, Л.Ф. Обухова, А.В. Петровский, З. Фрейд, Д.Б. Эльконин, Э. Эриксон и др.), исторической (Ф. Ариес, Ллойд де Моз, О.Е. Кошелева, Н. Постмен, Л. Поллак и др.), этнографической и социологической (И.С. Кон, М. Мид, Е.М. Рыбинский и др.) и даже экологической (У. Бронфенбреннер). Каждая из этих наук имеет свой уникальный багаж знаний о детстве, который в перспективе обязательно будет обобщен и позволит всего лишь приблизиться к пониманию данного феномена в развитии человечества.

В истории существовало шесть типов отношения взрослых к детству: первобытный инфантицид; бросание взрослыми детей; восприятие детей как материала, пригодного для любых взрослых преобразований детской природы; преувеличение роли правильно организованного воспитания в эпоху Просвещения; социализация ребенка из «верхов» и «низов» общества XIX века; помощь и поддержка детства при сохранении индивидуальности ребенка во второй половине — конце XX века.

Какие же концепции детства могут рассматриваться в качестве методологических ориентиров современной дошкольной педагогики?

Мы постараемся рассмотреть существующие сегодня в психолого-педагогической науке и объясняющие феномен детства фундаментальные авторские концепции, рождение которых произошло в недавно закончившемся XX веке. Необходимо отметить, что таких концепций немного.

Концепция Д.Б. Эльконина. ценность феномена детства, по мнению Д.Б. Эльконина, заключается в присвоении богатств родовой культуры и в процессе этого присвоения осуществляется развитие человека.

Концепция Д.И. Фельдштейна. В исследованиях ученого детство рассматривается как особое явление социального мира, которое ученый определяет функционально, содержательно и сущностно.

Блестящее отражение взгляды Д.И. Фельдштейна на природу детства находят в концепции педагога Ш.А. Амонашвили. Автор определяет детство как безграничность и неповторимость, как особую миссию для себя и для людей. Я говорю о том, что рождение любого ребенка не есть случайность. Люди, окружающие его, нуждались в нем. Может быть, в нем нуждалось и целое поколение, целое общество, даже прошлые и будущие поколения. Человек нужен человеку, и люди рождаются друг для друга. Человек есть подспорье для другого человека. Сама жизнь, бурлящая по своим законам, вызывает к рождению нужного человека. Вот он и рождается со своей миссией»

В концепции В.Т. Кудрявцева уникальность человеческого детства заключается в особом месте детства в социокультурной системе. Именно детство, по мнению ученого, определяет бытие культурного целого и судьбу отдельного индивида.

В концепции новой психологии детства А.Б. Орлова мир детства наряду с миром взрослости совершенно равноправные части, аспекты мира человека. Мир детства, по мнению А.Б. Орлова, обладает своим собственным содержанием, представляющим несомненную ценность для мира взрослости: концентрированной, интегрированной, гармонизированной субъектностью (сущностью), то есть духовностью и нравственностью.

Концепция развития субъективности человека В.И. Слободчикова и Е.И. Исаева позволяет определить самоценность детства, заключающуюся в:

  • становлении человеческого тела в единстве его сенсорных, двигательных, коммуникативных функциональных органов;

  • развитии субъектных средств регуляции поведения: эмоций, воли и способностей;

  • оформлении личностного способа бытия, свободного и ответственного отношения к себе и другим людям.

В концепции выдающегося Педагога Я. Корчака детство — долгие, важные годы в жизни человека. Автор пишет: «Ребенок — существо разумное, он хорошо знает потребности, трудности и помехи своей жизни. …Ребенок строит себя — его все больше и больше; глубже врастает в жизнь»

концепция В.В. Зеньковского. Очень современно и привлекательно сегодня выглядит опубликованная в 1924 году концепция детства, принадлежащая отечественному философу, огослову психологу и педагогу В.В. Зеньковскому.

Возникающие даже при поверхностном анализе феномена детства трудности и противоречия связаны в первую очередь с тем, что детство – категория историческая. Мы можем говорить только о детстве данного ребенка, живущего в данную эпоху, в данных социальных условиях, хотя есть и общие черты с другими поколениями.

Самой известной концепцией детства является «психогенная теория истории» (психоистория) Л.Демоза. Психоистория, по Л.Демозу, - это независимая отрасль знания, которая не описывает отдельные исторические периоды и факты, а устанавливает общие законы и причины исторического развития, коренящиеся во взаимоотношениях детей и родителей. В соответствии со своими идеями Л.Демоз подразделяет всю историю Детства на шесть периодов, каждому их которых соответствует определенный стиль воспитания и форма взаимоотношений между родителями и

детьми.

Инфантицидный стиль (с древности до IV в. н.э.) характеризуется массовым детоубийством, а те дети, которые выживали, часто становились жертвами насилия. Символом этого стиля служит образ Медеи.

2. Бросающий стиль (IV – XIII вв.). Как только культура признает наличие у ребенка души, инфантицид снижается, но ребенок остается для родителей объектом проекций, реактивных образований и т.д. Главное средство избавление от них – оставление ребенка, стремление сбыть его с рук. Младенца сбывают кормилице, либо отдают в монастырь или на воспитание в чужую семью, либо держат заброшенным и угнетенным в собственном доме. Символом этого стиля может служить Гризельда, оставившая своих детей ради доказательства любви к мужу.

3. Амбивалентный стиль (XIV – XVII вв.) характеризуется тем, что ребенку уже дозволено войти в эмоциональную жизнь родителей и его начинают окружать вниманием, однако ему еще отказывают в самостоятельном духовном существовании. Типичный педагогический образ этой эпохи – «лепка» характера, как если бы ребенок был сделан из мягкого воска или глины. Если же он сопротивляется, его беспощадно бьют, «выколачивая» своеволие как злое начало.

4. Навязчивый стиль (XVII в.). Ребенка уже не считают опасным существом или простым объектом физического ухода, родители становятся к нему значительно ближе. Однако это сопровождается навязчивым стремлением полностью контролировать не только поведение, но и внутренний мир, мысли и волю ребенка. Это усиливает конфликты отцов и детей.

5. Социализирующий стиль (XIX – середина XX в.) делает целью воспитания не столько завоевание и подчинение ребенка, сколько тренировку его воли, подготовку к будущей самостоятельной жизни. Ребенок мыслится скорее объектом, чем субъектом социализации.

6. Помогающий стиль (с середины XX в.) предполагает, что ребенок лучше родителей знает, что ему нужно на каждой стадии жизни. Поэтому родители стремятся не столько дисциплинировать или «формировать» его личность, сколько помогать индивидуальному развитию. Отсюда – стремление к эмоциональной близости с детьми, понимаю, эмпатии и т.д.

Хотя взятая в целом «психогенная теория истории» весьма односторонняя, она способствовала активизации исследований истории детства.

Отношение к ребенку, детству в историческом контексте, по словам В.В.Абраменковой, претерпело существенные изменения: «путь от ребенка, как раба, которого можно было продать, к ребенку как цели патриархального брака; от ребенка – маленького взрослого – к ребенку как самостоятельной ценной в себе личности».

Интерес к Детству и само понятие детства практически отсутствовало до 18 века. Как писал Аргос: «Это не значит, что детьми вообще пренебрегали и не заботились о них. Понятие детства не следует смешивать с любовью к детям: оно означает осознание специфической природы детства, того, что отличает ребенка от взрослого». Человечество, как и всякий биологический вид, всегда придавало большое значение продолжению рода. Многие религии считают бесплодие самой страшной божественной карой. Деторождение почти всюду оформляется особыми священными ритуалами. Вот как, например, М.Мид (американская исследовательница, детский этнограф) описывает церемонию рождения ребенка на островах Самоа (Папуа – Новая Гвинея): «Дням рождениям не придают значения на Самоа. Но появление на свет ребенка, как таковое, в семье высокого ранга предполагает большой праздник. В течение нескольких месяцев до родов родственники отца приносят в дар будущей матери пищу, в то же время родственницы с материнской стороны хлопочут над преданным новорожденному. Сами роды – отнюдь не интимное дело. Приличия требуют, чтобы роженица не корчилась от боли, не кричала, не возражала против присутствия 20 – 30 людей в доме, которые, если надо, будут сидеть около нее сутками, смеяться, шутить, развлекаться. Если младенец – девочка, то пуповина зарывается под шелковицу, чтобы девочка была хорошей хозяйкой. Если младенец – мальчик, то пуповина бросается в море, чтобы он стал искусным рыбаком или земледельцем. Затем гости расходятся по домам, мать поднимается с постели и приступает к своим обычным делам, а ребенок вообще перестает вызывать большой интерес у кого бы то ни было. День и месяц его рождения забывается».

Что касается инфантицида в первобытном обществе, то большинство исследователей связывают его распространенность, прежде всего, с низким уровнем материального производства.

Народы, стоящие на низшей ступени исторического развития, живущие собирательством, физически не могут прокормить большое потомство. Убийство новорожденных младенцев было здесь такой же естественной нормой, как убийство стариков. Кон приводит пример: «У бушменов мать кормит ребенка грудью до 3 – 4 лет, когда можно будет найти подходящую для него пищу… Часто второй или даже несколько детей рождаются, когда мать еще кормит грудью первого. Но молока матери не хватает на всех детей, да и больше одного ребенка она не смогла бы носить на большие расстояния, которые проходит в поисках пищи. Поэтому нередко последнего новорожденного убивают сразу после появления на свет».

Для первобытного общества (да и для последующих - античного и средневекового) характерна была двоякость в отношении к детям. Младенец, одновременно, персонификация невинности и воплощение природного зла. А главное – он как бы недочеловек, существо, лишенное разума. Например, в Уганде женщины и маленькие дети не имеют статуса лиц, воспринимаясь как вещи или как нечто среднее между человеком и вещью. В древней Японии новорожденных признавали полноценными людьми после совершения специальных обрядов. Убийство младенца не считалось тяжким преступлением, считалось «отправить назад», «возвратить» в мир духов. А вот на Филиппинах уже пятимесячный плод считался, в известном смысле, человеком и в случае выкидыша его хоронили с соблюдением всех обрядов. Вместе с тем иметь детей считалось почетным, и все члены общины обычно ласковы и внимательны к детям.

На основе изучения этнографических материалов Д.Б.Эльконин показал, что на самых ранних стадиях развития человеческого общества, когда основным способом добывания пищи было собирательство с применением примитивных орудий, ребенок очень рано приобщался к труду взрослых, практически усваивая способы добывания пищи и употребление примитивных орудий.
Переход к производящей экономике существенно меняет дело. Дети уже в раннем возрасте могут быть использованы для прополки полей или для присмотра за скотом. Оседлый образ жизни и более надежная пищевая база также объективно способствует выживаемости детей. Отныне инфантицид перестает быть жесткой экономической необходимостью и практикуется не столь широко, в основном по качественным, а не по количественным соображениям.

По воспоминаниям античных и средневековых авторов детство было не из легких в те далекие времена: «Кто не ужаснулся бы при мысли о необходимости повторить свое детство и не предпочел бы лучше умереть?» – восклицает Августин. Отец медицины Гиппократ и родоначальник гинекологии Сорон Эфесский деловито обсуждают вопрос о том, какие именно новорожденные заслуживают того, чтобы их выращивали. Аристотель считает вполне справедливым, что ни одного калеку-ребенка кормить не следует. Цицерон писал, что смерть ребенка нужно переносить «со спокойной душой», а Сенека считал разумным топить слабых и уродливых младенцев. Маленькие дети не вызывают у античных авторов чувства умиления, их, большей частью, просто не замечают. Ребенок рассматривается как низшее существо, он, в буквальном смысле слова, принадлежит родителям как прочая собственность.

Право полновластно распоряжаться жизнью и смертью детей было отобрано у отцов только в конце IV века н.э. Инфантицид стали считать преступлением только при императоре Константине в 318 году, а к человекоубийству он был приравнен лишь в 374 году.

Запрещение детоубийства еще не было также признанием за ребенком права на любовь и, тем более, автономное существование. В Библии содержится около двух тысяч упоминаний о детях. Среди них многочисленные сцены принесения детей в жертву, побивания их камнями, просто избиения; многократно подчеркивается требование любви и послушания детей, но нет ни одного намека на сочувствие к детям и понимание детских переживаний.

В Средние века как только ребенок мог обходиться без постоянной заботы своей матери, няньки или кормилицы, он принадлежит к обществу взрослых.

Слово «ребенок» не имело в языке своего современного смысла, который придается ему сейчас. Так, например, в средневековой Германии слово «ребенок» было синонимом понятия «дурак». Детство считалось периодом быстро проходящим и малоценным.

Еще одной характерной особенностью Средневековья было то, что дискриминировали детей и в похоронном обряде. Во Франции юных отпрысков знати хоронили на кладбище (как бедных), лишь в конце 17 века им найдут место в фамильных склепах, рядом с родителями. Многие теологи считали ненужным служить заупокойные мессы по детям, умершим до семейного возраста.

Безразличие по отношению к детству, по мнению Ф.Ариеса, было прямым следствием демографической ситуации того времени, отличавшейся высокой рождаемостью и большой детской смертностью. Знатные люди пышно праздновали рождение детей, но довольно спокойно переживали их потерю. Монтень писал: «Я сам потерял двоих или троих детей, правда, в младенческом возрасте, если и не без некоторого сожаления, но, во всяком случае, без ропота». Это не значит, что детей не любили. Средневековые хроники, жития святых и документы 16 – 17 веков донесли до нас множество трогательных историй о самоотверженных и ласковых матерях и внимательных воспитателях.

Историки много лет спорили, стало ли воспитание детей в Европе в 16 – 17 века более терпимым и либеральным, нежели в Средние века, или, напротив, более строгим, суровым и репрессивным. Как замечает Л.Стоун, в некоторых сферах жизни дети в Средние века и Возрождение пользовались значительно большей автономией, нежели в последующий период. Это касалось режима питания, гигиенической культуры, детской сексуальности, что соответствовало общему «несерьезному» взгляду на ребенка до 7 лет. Некоторые другие стороны детского поведения, напротив, контролировались очень сурово. Строго ограничивалась физическая подвижность младенца. Официально тугое пеленание первых 4 месяцев объяснялось заботой о безопасности малыша, который, как считалось, может искривить свои нежные конечности, оторвать себе уши, выколоть глаза и т.д. Но, вместе с тем, оно избавляло взрослых от многих забот, сковывая активность ребенка, заставляя его дольше спать и позволяя перемещать его как простой пакет. Освободившись от пеленок, мальчики обретали относительную свободу, зато девочки сразу же помещались в жесткие корсеты.

Физические ограничения дополнялись духовным гнетом. В начале Нового времени педагогика, как и средневековая, настойчиво доказывает необходимость подавлять и ломать волю ребенка, видя в детском своеволии источник всех и всяческих пороков. По словам известного пуританского проповедника Д.Робинсона, «дети не должны знать, если это можно скрыть от них, что они имеют собственную волю».

В 17 веке обучение и воспитание детей постоянно сравнивали с дрессировкой лошадей, ловчих птиц и охотничьих собак, причем все это основывалось на принципе подчинения воли. Телесные наказания, жестокие порки широко применялись как в семье, так и в школе, включая университет. В английских университетах публичной порке подвергали 18-летних юношей. Считалось, что другого способа обучения не существует.

Не менее жестко, чем учеба, контролировалась социальная активность ребенка. Дети, даже взрослые, не могли сами выбирать род занятий, не имели решающего, а часто даже совещательного голоса в выборе брачных партнеров.

Вот как описывает взаимоотношения детей и родителей в русской семье 16 – 17 веков Костомаров: «Между родителями и детьми господствовал дух рабства, прикрытый ложною святостью патриархальных отношений. Покорность детей была более рабская, чем детская, и власть родителей над ними переходила в слепой деспотизм без нравственной силы. Чем благочестивее был родитель, тем суровее обращался с детьми, ибо церковные понятия предписывали ему быть как можно строже. Слова почитались недостаточными, как бы убедительны они ни были. Домострой запрещает даже смеяться и играть с ребенком».

Согласно Уложению 1649 года дети не имели права жаловаться на родителей, убийство сына или дочери каралось всего лишь годичным тюремным заключением, когда как детей, посягнувших на жизнь родителей, закон предписывал казнить «безо всякой пощады». Это неравенство было устранено только в 1716 году, причем Петр I собственноручно приписал к слову «дитя» добавление «во младенчестве», ограждая тем самым жизнь новорожденных и грудных детей.

В конце 17 – начале 18 веков нравы постепенно стали смягчаться. Под влиянием нескольких поколений гуманистической пропаганды (Гварино, Э.Роттердамский, Т.Элиот, Я.Коменский и др.) телесные наказания становятся реже, некоторые вовсе от них отказываются. Появляется понятие о человеческом достоинстве ребенка, а позже, о его праве на более или менее самостоятельный выбор жизненного пути.

Изменение отношения к детям в России

В России, как и во многих странах Европы, наблюдались изменения в отношении к детям в направлении от инфантицида к детоцентризму. Однако эти изменения имели свои особенности, обусловленные как религиозными, культурными, семейными традициями, так и территориальными, географическими, экономическими и т. п. причинами.

Древнерусские фрески, житийные иконы, повествующие о жизни святых, изображение Богоматери с младенцем – единственное, что дошло до нас из «семейных портретов» того времени. Детские лица на этих живописных произведениях отличает недетская серьезность. Матери печальны, сдержаны. В книжной миниатюре дети изображены маленькими взрослыми, одетыми во «взрослую» одежду, окруженные людьми, занятыми своим, отнюдь не детскими тревогами и бедами. Это позволяет говорить о том, что на Руси, как и в других государствах того времени, люди не имели представления о детстве как особом периоде жизни человека.

Судя по некоторым церковным документам, материнство в православной концепции брака занимало одно из определяющих мест: лишь ради чистого рождения «чад» допускался сам брак («Жена сотворена единственной потреби – детородства ради»). Отсутствие детей в Древней Руси считалось величайшим несчастьем, «сугубой бранью». Оно могло даже поводом к разводу супружеской пары. Русский фольклор сохранил истории несчастных семей, которых Бог детьми «не пожаловал», стариков и старух, выращивавших себе детишек из бобовых и гороховых зернышек («Мальчик - с - пальчик»), лепивших их из снега («Снегурочка») и т. п. [7]. Малейшие подозрения на бесплодие воспринималось трагически. Для царской «супружницы» это грозило прощанием с короной и заточением в монастырь, как было с женой Василия III Соломонией в 1526 году. Простые же люди бездетных жалели, но подозревали их в каких-то скрытых пороках, проступках, за которые они и несут наказание [7].

Многодетность на Руси, как и у других народов, считалось даром Божьим. Она обеспечивала умножение фамильной собственности, сохраняла семью и род: бесчисленные болезни и моровые поветрия уносили ежегодно десятки тысяч жизней. Тем не менее, на необходимость «поднять», прокормить, воспитать большое число детей родители смотрели не без горечи. Это двойственное отношение к детям отразилось в пословицах и поговорках [4, 6, 7, 11, 12]: «Кабы вы, деточки, часто сеялись, да редко выходили», «У кого детей много, то не забыт Богом», «Беда на беду – два ребенка в году», «Один сын – не сын, два сына – полсына, три сына – сын», «Первые детки соколятки, а вторые воронятки». Одну и ту же пословицу В. И. Даль приводит в противоположном вариантах: «С ними горе, а без них вдвое», «Без них горе, а с ними вдвое». В крестьянских семьях господствовала установка «бог дал, бог взял» и «на живое, так выживет». И не только в крестьянских семьях, но и в дворянских: «Огорченная мать не могла выносить присутствие своего бедного 19-го ребенка и удалила с глаз мою колыбель. По прошествии года с трудом уговорили мать взглянуть на меня…» – вспоминала на рубеже XVIII–XIX веков одна из первых выпускниц Института благородных девиц при Смольном монастыре Г. И. Ржевская [7].

Церковный закон требовал сурово наказывать тех женщин, которые пытались самостоятельно регулировать число деторождений, избегать нежелательных беременностей, прерывать их – отлучение от причастия, постами, покаянием перед священником. Причем, осуждались не только поступки, но и помыслы о них. Так, Устав Ярослава Владимировича (XII в.), князя Галицкого, прямо предписывал немедленно постричь матерей-детоубийц и отправить в монастырь. Тем не менее, измученные частыми родами женщины, продолжали использовать различные «зелия» – добиваясь выкидышей [7].

В борьбе за жизнь ребенка древнерусские церковнослужители настаивали на том, чтобы мать, «блюдя дитя во чреве», не делала в церкви земных поклонов. Суровое наказание – приравненное к каре за детоубийство – ждало мужа, «аще бил жену и оная извергла дитя», особенно если он делал это в нетрезвом состоянии.

Роды считались делом «нечистым». «Нечистой» в течение 40 дней считалась и сама мать: ей не позволялось входить в церковь и есть с другими членами семьи. В первые семь дней приписывалось поститься. Это предшествовало крещению ребенка и его первому причастию (что обычно осуществлялось на третий день после рождения). Кормили грудью долго. Поэтому древнерусские «жени» мечтали о том, чтобы молока было много.

Хорошей супругой считалась супруга многодетная, поэтому рождение дочери – будущей матери – считалось «честью дому». Несмотря на то, что в народной традиции отразилось определенное предпочтение, которое родители оказывали сыновьям перед дочерьми, в семьях, считавших себя благочестивыми, такое предпочтение должно было тщательно скрываться.

Нравственность, целомудрие формировались в ребенке прежде всего матерью. Поэтому именно матерям и были адресованы многие церковные поучения по воспитанию «молодых чад», главным методом которого считались строгость и наказание – но не в смысле физического воздействия, а в смысле убеждения и увещевания. Тем не менее, любое несогласие с требованиями родителей осуждалось: «младу отрочати перед старым молчати». Суровым возмездием угрожала «чадам, злосердием к родителям» и упредительная литература: «Если кто злословит родители своя – есть от Бога и от людей», а «иже кто бьет матерь – от церкви да отлучиться и лютою смертию да умрет. Писамо бо есть: материна клятва искоренит». Но и от самих воспитательниц учередительные сборники ожидали разумной строгости. Ни в одном из них не было призывов добиться подчинения с помощью битья («не озлобияй, наказуя детей»). Сурово осуждались те матери, которые своих детей «кляли» – сквернословно ругали. Однако в повседневной жизни встречалось всякое.

В XVI–XVII веках, как и в X–XV, детей оставляли, бросали, подкидывали (о чем свидетельствуют литературные произведения и юридические документы), но отношение к ним стало меняться; как и в других странах Европы: все чаще дозволялось войти в эмоциональную жизнь родителей, это, однако, исключало их самостоятельное духовное существование. Детей (особенно мальчиков) любили, а подчас и баловали. Не перечившие матерям «чада» вознаграждались лаской и заботой. Великий князь Василий Иванович и его супруга Елена Васильевна так пеклись о здоровье своего первенца, будущего царя Ивана Грозного, что все время обменивались любыми новостями и малейших изменениях его состояния. Отлучаясь из дома, великий князь просил жену, чтобы она «отписывала» ему все подробности, в том числе «и о кушанье Иванове, что Иван сын коли покушает – чтоб мне то ведомо было»[6].

Но к словам и переживаниям подростка, особенно неспокойного и несмирного, мало кто прислушивался. Любое своеволие выколачивали из него как «злое начало» – в ходу давно уже был «Домострой» – здесь и «сокрушение ребер» и «наложение ран», и другие физические методы воздействия со стороны отца. Но ни «Домострой», ни другие современные ему памятники не считали их методами материнского воспитания. Однако в реальной жизни каждая мать, вероятно, далеко не всегда предпочитала слово физическому воздействию. Законы XVI–XVII веков недвусмысленно предоставляли право обоим родителям не только распоряжаться брачной судьбой их детей, не только отдавать их в монастырь или в услужение (по Соборному Уложению 1649 года), но и управлять их действиями, наказывать. Согласно специальной статьи Уложения, дети не могли жаловаться на родителей; убийство сына или дочери наказывалось всего лишь годичным тюремным заключением, тогда как детей, посягнувших на жизнь родителей, закон предписывал казнить «безо всякой пощады». Это неравенство было устранено только в 1716 году, причем Петр I собственноручно приписал к слову «дитя» добавление «во младенчестве», ограждая тем самым жизнь новорожденных и грудных детей [4].

И все же матери поднимать руку на ребенка, особенно на дочь, не полагалось, о чем свидетельствуют пословицы того времени: «Мать, умей детей любить, чтоб их души не сгубить», «Замахнись – да не ударь, подыми руку – да опусти», «Не все таской, ино и лаской». В материнских письмах XVI–XVII века не встретишь грубого обращения детям, только «Алешенька», «Васенька», «златокрылая», «свет ненаглядный».

Частые потери детей наложили свой отпечаток на отношение к этому родителей: у одних боль утраты притупилась («На рать сена не накосишься, на семь ребят не нарождаешься»), у других утраты вызывали душевные потрясения. Матери «блюли» детей «с великой радостью», понимали неразумность маленьких «робят»: «Костеньку жалуйте, не покиньте, он еще ничего не домыслит – децкое дело!»

Любое предпочтение одному ребенку перед другими считалось в православии недопустимым: «Родители, кто своя чада не равно любит, но единого любит, а другого ненавидит или своя имения не равно раздай им – да есть анафема!» Здесь стоит указать, что в России никогда не существовал майорат. Плотность населения была ниже, чем в Западной Европе. Крестьянские общины периодически перераспределяли землю в пользу больших семей. До начала XVIII века дворяне получали поместья лишь во временное пользование за службу. В 1714 г. Петр I издал Указ о единонаследии. Но подданные считали закон варварским, не поддержало его и духовенство. В 1731 году Анна Иоанновна отменила Указ Петра I. Поэтому в России все сыновья получали свою долю наследства, всем дочерям давали равное приданное [4].

В XVII веке сохранение вдовства во имя благополучия детей было нормой в зажиточных семьях [6].

Безусловно, как и во всем мире, изменение отношения к детям зависело от сословия. В крестьянских семьях дольше сохранялись старые нравы. По свидетельству, Р. Я. Внукова «В крестьянском мировоззрении отсутствует пункт об ответственности родителей перед детьми, но зато ответственность детей перед родителями существует в преувеличенном виде»[4].

Тяжелое положение было у детей, рожденных вне брака: по церковным меркам они считались существами, неугодными Богу. В 1712 году Петр I указал Сенату на необходимость учредить во всех губерниях «госпитали» для незаконнорожденных младенцев. Петр обличал тех матерей как преступниц, которые либо бросали младенцев в непристойных местах, либо умерщвляли их. На первых порах не многие знали об указе и осмеливались им пользоваться. В 1719 году в московском госпитале насчитывалось 90 младенцев, в 1724 – 865 подкидышей. Однако после смерти Петра I госпитали пришли в упадок [6].

Хотя церковные дидактики требовали воспитания детей в строгости, без всяких игр и развлечений, хотя «Домострой» настаивал не улыбаться ребенку, когда с ним играешь, вряд ли было строгое следование этим предписаниям. Стиль родительского поведения варьировался не только от сословия к сословию, но и от семьи к семье.

Положение детей и отношение к ним в современном мире

Самоценность и важность детства сегодня неоспорима. Детство признается как особый социально-психологический феномен [16]. Ребенок живет в своем мире и законы этого мира отличны от мира взрослых.

Необходимость родительской любви ни у кого не вызывает сомнений. Но эта любовь отлична от любви, которая была принята в XVIII–XIX веках и заключалась в посвящении себя детям. В настоящее время социально-политическая эмансипация женщин и все более широкое вовлечение их в общественную производственную деятельность делает их семейные роли не столь всеобъемлющими. Самоуважение женщин имеет кроме материнства много других оснований – профессиональные достижения, социальная независимость, самостоятельно достигнутое, а не приобретенное, благодаря замужеству, общественное положение. Это не отменяет ценности материнской любви и потребности в ней, но существенно изменяет характер материнского поведения [4]. Хотя, по-прежнему, ведущую роль в воспитании ребенка принадлежит матери, все больше подчеркивается необходимость участия отца в воспитательном процессе. Все современные воспитательные теории говорят о ребенке как о субъекте воспитания, о сотрудничестве родителей с детьми, об индивидуальном подходе. Л. Демоз справедливо назвал современный стиль воспитания помогающим.

Безусловно, эта позиция наиболее принятая. Но как и во все времена существует разное отношение к ребенку, зависящее от культурных, религиозных, сословных и других факторов. Разное оно и в отдельных семьях.

Наблюдаются случаи жестокого обращения с детьми, насилия и т. п. Для защиты прав ребенка издаются специальные законы. В 1959 г. ООН была принята Декларация прав ребенка, а 20 ноября 1989 г. Генеральная Ассамблея ООН единогласно приняла конвенцию о правах ребенка – закон обязательный для исполнения всеми присоединившимися странами. Конвенцию ратифицировали 187 из 193 стран мира (под нее попадает 99% всех детей мира). В 1990 г. 13 июня Конвенция была ратифицирована и в нашей стране [14]. Конвенция провозгласила ребенка полноправной и полноценной личностью, самостоятельным субъектом права, приоритет интересов детей перед потребностями государства, общества, религии, семьи.

В нашей стране разработана программа «Дети России», целью которой является создание условий для нормального развития детей, находящихся в особо сложных условиях, обеспечение их социальной защиты в период социально-экономических преобразований и реформ. В ней содержатся подпрограммы «Дети-сироты», «Дети-инвалиды», «Планирование семьи», «Развитие индустрии детского питания», и т. д. [16]. К сожалению, не всегда эти программы выполняются.

Как же будут относиться к детям в будущем? М. Мид Выделяет три типа культуры: традиционная, современная и культура будущего. В культуре будущего «разрыв между поколениями глобален и всеобщ» [8].

Признаки культуры будущего можно встретить уже сегодня. Ребенок иначе, чем взрослый осваивает окружающий мир, его ум свободен от стереотипов от шаблонов. Имеет дело с новыми электронными, компьютерными игрушками.

Особенности взаимодействия и отношения родителей с детьми тесно связаны с историей существования семьи в обществе, и с социально-экономическим условиями. Ряд авторов подчеркивают возрастание влияния родителей на детей и усиление эмоциональных связей между родителями и детьми в ходе исторического процесса. Вместе с изменением взаимоотношений в семье меняется и отношение к детям в обществе, в сторону более гуманного к ним отношения.

Большое значение для формирования определенного стиля общения с детьми в семье имеют социокультурные традиции, которые влияют на выбор тех или иных стратегий взаимодействия родителей с детьми. Во все времена, в глубокой древности до наших дней а, вероятно, и в будущем не существовало и не будет существовать единого, однородного отношения к ребенку, можно иметь в виду только преобладающие позиции и тенденции, поскольку на отношение к детям влияет ряд факторов, таких как:

– культурные и социальные (религия, мораль, обычаи, традиции, социальный статус, форма семьи, количество членов, количество детей и т. д.);

– экономические (развитие средств производства; форма хозяйствования; форма собственности, уровень развития медицины, доходы и т. д.);

– политические и правовые (политический строи, законодательство, политическая стабильность и т. д.);

– психологические (установки, опыт собственной семьи, личностные качества родителя и ребенка и т. д.).

написать администратору сайта