материал для подготовки к олимпиаде. Анализ стихотворений А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова Пророк в 1826 год
 Скачать 0.55 Mb.
|
|
Сопоставление двух стихотворений Лермонтова («Парус», «Выхожу один я на дорогу...») Этот разбор — иллюстрация к тому, какое выражение находит конфликт мечты и реальности в пейзажной лирике. «Парус» принадлежит к числу ранних стихотворений Лермонтова (1832), «Выхожу один я на дорогу...» — к самым поздним (1841). Таким образом, мы имеем дело с одним из сквозных образов, сохранявших для поэта значимость на протяжении всего творчества. 1. В пейзаже выражена мысль о гармонии и покое, ощущаемых в природе: Под ним струя светлей лазури, Над ним луч солнца золотой... («Парус») В небесах торжественно и чудно, Спит земля в тумане голубом... («Выхожу один я на дорогу...») Характерна гамма красок (белый, золотой, голубой) и космический масштаб пейзажа — вид от земли до неба и пространство между ними как «туман». Туман — романтический образ (мир, видимый как бы сквозь некую дымку). 2. Одинокая фигура, странствующая в тумане: в «Парусе» — парус, т. е. корабль, романтическая эмблема лирического героя. Начало стихотворения: Белеет парус одинокий В тумане моря голубом... в «Выхожу один я на дорогу...» — сам лирический герой, говорящий от первого лица. Начало стихотворения: Выхожу один я на дорогу, Сквозь туман кремнистый путь блестит... 3. Философский конфликт задается в форме двух одинаковых по синтаксису риторических вопросов о месте героя в пространстве: Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном? («Парус») или во времени: Жду ль чего? Жалею ли о чем? («Выхожу один я на дорогу...») На эти вопросы дается трагический ответ: идеала нет ни в прошлом, ни в будущем, ни в начале, ни в конце пути: Увы! Он счастия не ищет И не от счастия бежит... («Парус») Уж не жду от жизни ничего я, И не жаль мне прошлого ничуть... («Выхожу один я на дорогу...») Лирический герой Лермонтова не находит себе места в этом мире, он чужд жизни в целом. 4. В заключительной части каждого из стихотворений появляется указание на романтический идеал героя, которого нет в реальности. Этот идеал внутренне противоречив, подчеркнуто парадоксален: «буря» («свобода») — но в ней «покой»; «сон» — но волшебный, вечный, не жизнь и не смерть. Такое понимание идеала характерно для Лермонтова. В поэме «Мцыри» мотив волшебного сна появляется в колыбельной песне рыбки; кроме того, сюжет поэмы — как раз пример обретения героем «покоя» именно через посредство «бури» (см. статью С. Ломинадзе «Куда бежит Мцыри?» в его книге «Поэтический мир Лермонтова»). Обратите внимание, что этот философский идеал ставится выше простого земного «счастия» («он счастия не ищет»). Такое противопоставление Лермонтов мог заимствовать у Пушкина: «На свете счастья нет, но есть покой и воля...» («Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...» 1834 г.); «Я думал: вольность и покой // Замена счастью...» («Евгений Онегин»). Возможная интерпретация: Лирическое «я» Лермонтова — титанический (в некоторых случаях демонический) герой, гений, «сверхчеловек», находящий утешение только в борьбе. То, что для многих — враждебная и угрожающая «буря», для него — единственно возможный «покой» (ср. у Ф. И. Тютчева: «гроза в начале мая» представлена как развлечение олимпийских богов. Им подобен «мятежный» герой Лермонтова: то, что для людей гроза, для него покой). Не будем забывать, что в романтической поэзии гроза или буря — также символ социальных катаклизмов, в том числе революции (от Пушкина: «Кто, волны, вас остановил...» — до Горького: «Песня о Буревестнике»). Принятие революции поэтом несмотря на ее жесто- кость, неприемлемую для обычного человека, — важная тема для А. А. Блока, во многом наследника романтиков. В сочинении при сравнении этих стихотворений целесообразно также отметить определенную эволюцию представленной в них образной системы. В основе композиции лирической миниатюры «Парус» лежит принцип простой эмблемы. Парус — аллегорическое обозначение лирического героя, буря и затишье — типичные для романтизма пейзажные эквиваленты соответствующих душевных переживаний. Что касается элегии-медитации «Выхожу один я на дорогу...», то здесь в основе композиции лежит, как мы видим из разбора, достаточно сложная философская символика, а также появляется монолог лирического героя, кроме того присутствует определенное указание на его внутренний конфликт, спор с самим собой, желание познать себя. Таким образом, на примере этих стихотворений можно сделать вывод об эволюции поэтического мира Лермонтова от более простых образов (эмблема, аллегория) к более сложным (философский многоуровневый символ). Это сравнение полезно использовать для раскрытия темы: «Мотивы борьбы в творчестве М. Ю. Лермонтова». Такой пейзаж воплощает природу как идею. От созерцания природы Лермонтов переходит, как завещал романтикам Жуковский, к созерцанию «Не- выразимого», Божественных начал («И в небесах я вижу Бога!..»). Но здесь присутствует и человеческая «тревога» (это слово дано в рифме со словом «Бога»), которая не покидает лермонтовского героя в других стихотворениях, где она является преобладающим настроением. О тревоге говорится как о постоянном чувстве (трагизм усиливается мотивом «морщин на челе», — обратим внимание, что речь идет о юноше). «На севере диком стоит одиноко...» (1841). Это перевод стихотворения Гейне, к которому обращались и другие русские поэты. Однако в подлиннике дерево мужского рода (в переводах других поэтов — дуб или кедр) тоскует о пальме, т. е. перед нами любовная лирика — «он» тоскует о «ней». Устраняя из стихотворения мужской род (вводя слово «сосна»), Лермонтов превращает символ любви в символ тоски и одиночества. «Ветка Палестины» (1837). Лирическая медитация на тему объекта, взятого из мира природы, — типичная тема для романтических поэтов (ср. «Цвет Завета» В. А. Жуковского, «Цветок» А. С. Пушкина). Через размышления о прошлом «ветки Палестины» поэт переходит к созерцанию других времен и народов. Несколько эпох христианской истории (в которую ретроспективно включается и история Ветхого Завета) сливаются в воображении поэта друг с другом и с настоящим моментом. Стихотворение заканчивается мотивом благодатного покоя, праздничной тишины (речь, по-видимому, идет о Вербном Воскресении). «Выхожу один я на дорогу...» (1841). В этом стихотворении выражается трагический разлад человека и природы. Пейзаж достигает космического масштаба (от земли до неба). Важным аспектом этого пейзажа является мысль автора о «природе, хвалящей Бога» или «внемлющей Богу». В развернутом виде мы можем найти такой «райский» пейзаж в поэме «Мцыри»: Кругом меня цвел Божий сад; Растений радужный наряд Хранил следы небесных слез, И кудри виноградных лоз Вились, красуясь меж дерев Прозрачной зеленью листов; И грозды полные на них, Серег подобье дорогих, Висели пышно, и порой К ним птиц летал пугливый рой. И снова я к земле припал, И снова вслушиваться стал К волшебным, странным голосам; Они шептались по кустам, Как будто речь свою вели О тайнах неба и земли; И все природы голоса Сливались тут; не раздался В торжественный хваленья час Лишь человека гордый глас. Итак, покой и благодать, разлитые в природе, противопоставлены тоске и тревоге лирического героя. Ю. М. Лотман пишет, что ответом на вопрос: «Что же мне так больно и так трудно?» — служат слова: «Жду ль чего? Жалею ли о чем?» Жизнь трагически разделена на прошлое, настоящее и будущее, смерть неизбежна. Герой тоскует, что живет во времени, а не в вечности, как природа. У Пушкина эта тема встречается в элегиях «Брожу ли я вдоль улиц шумных...» или «Вновь я посетил...». Широко представлена она у Тютчева («Певучесть есть в морских волнах...» и др.). Таким образом, истоки конфликта человека и природы — трагическое осмысление человеком бренности и конечности своего бытия во времени: бремя времени, бремя разума и бремя смерти. Еще один важный аспект этой проблематики в романтизме — вопрос о соотношении природы и культуры в человеке. Эта тема получает глубокое осмысление, например, в поэме «Мцыри». Мцыри, побывав «в природе», узнал в себе зверя (что воплощается в схватке с барсом или в таких словах, как: «...О, я как брат // Обняться с-бурей был бы рад!»). Но все же его побег устремлен не только «в природу», но и «к родине», а родина — понятие, сочетающее в себе и «природный», и «культурный» аспекты. В конце своего пути Мцыри возвращается в мо- настырь, воплощающий Культуру (в противопоставление Природе), но «оттуда виден и Кавказ», и милый сердцу героя горный пейзаж. Таким образом, человек живет и в природе, и в культуре. Лермонтовский герой мучительно пытается обрести в себе гармонию этих двух начал. Наконец, важно сказать, что тема природы часто ассоциируется в поэзии с темой родины. Это особенно характерно для поэзии Лермонтова. Натурфилософская проблематика сохраняет значимость в русской поэзии и после Лермонтова. Многие лермонтовские мотивы глубоко разработаны у Тютчева (например, трагический «разлад» человека и природы, связанный с мыслью о смерти). Размышления о соотношении природного и культурного в человеке, об «естественном человеке» и жестокой цивилизации актуальны для Л. Н. Толстого. Связь темы природы с темой родины важна и для Н. А. Некрасова, и для А. А. Блока. Философская лирика М. Ю. Лермонтова В поэзии Лермонтова нет философической оды или философского поэтического афоризма, нет у него и «философской лирики» в духе поэтов-любомудров (о них см., например, в книге Л. Я. Гинзбург «О лирике»). В его стихах всегда обнаруживается сложная психологическая, экзистенциальная, этическая и религиозная проблематика. Лермонтов воплощает и «поэзию мысли» и «поэзию чувства» одновременно, его лирика Представляет как бы синтез этих двух начал. Предлагаемую тему можно построить как анализ основных философских тем и связанных с ними мотивов на примере отдельных стихотворений Лермонтова. Экзистенциальная проблематика. Человек и мир, судьба человека. Одиночество человека в мире, тоска и утрата смысла жизни («Как часто, пестрою толпою окружен...», «Парус», «На севере диком стоит одиноко...», «И скучно и грустно...», «Дума»). Нравственная проблематика. Отношение к добру и злу. Важная тема стихотворений Лермонтова — трагическое двуединство человеческой души, имеющей положительный и отрицательный полюса: Лишь в человеке встретиться могло Священное с порочным. Все его Мученья происходят оттого. («1831-го июня 11 дня») Мятущийся герой может делать свой выбор и в пользу зла (см. стихотворение «Мое грядущее в тумане...») для того, чтобы познать человека во всех его пороках, возвыситься над людьми и над судьбой (таков и выбор Печорина, но он не несет ему счастья). Натурфилософская проблематика. Вопрос о человеке и природе, о месте человека в космосе, о культурном и природном начале в человеке занимает большое место в творчестве Лермонтова (см. «Горные вершины», «Утес», «Выхожу один я на дорогу...», «Родина»). Тема поэта и поэзии. Мысль об особом пути поэта составляет важный аспект философской проблематики творчества Лермонтова (см. «Смерть поэта», «Нет, я не Байрон, я другой...», «Есть речи — значенье...») Многие темы, идеи и мотивы Лермонтова находят свое продолжение у общепризнанного «поэта-философа», «поэта мысли» — Ф. И. Тютчева. Так, антиномия добра и зла в душе человека— тема стихотворения «О, вещая душа моя...», философские вопрошания о человеке и природе звучат в стихотворениях «Певучесть есть в морских волнах...» или «Не то, что мните вы, природа...». Ход мыслей Лермонтова восхищал Л. Н. Толстого, который говорил, что этот поэт пишет, как поистине власть имеющий, и что он в чем-то сильнее Пушкина. Философские вопрошания присутствуют у Лермонтова не только в лирических жанрах. Темой отдельного сочинения мог бы стать разбор сложной экзистенциальной, социальной и этической проблематики романа «Герой нашего времени», который критик И. И. Виноградов называет «первым русским философским романом». А. С. Пушкин Узник Сижу за решеткой в темнице сырой. Вскормленный в неволе орел молодой, Мой грустный товарищ, махая крылом, Кровавую пищу клюет под окном. Клюет, и бросает, и смотрит в окно, Как будто со мною задумал одно; Зовет меня взглядом и криком своим И вымолвить хочет: «Давай улетим! Мы вольные птицы; пора, брат, пора! Туда, где за тучей белеет гора, Туда, где синеют морские края, Туда, где гуляем лишь ветер… да я!..» Обратите внимание на первую строку пушкинского «Узника»: «Сижу за решеткой в темнице сырой». Существительные несут отрицательную эмоциональную окраску и передают тяжелое, мрачное состояние узника – лирического героя стихотворения. При этом, как обычно в стихах, слова взаимодействуют: с каждым новым словом усиливается это чувство. Слова говорят о неволе: здесь нет движения (сижу), нет простора (за решеткой), нет красок и света (в темнице), нет тепла (сырой). И дальше в первой строфе нарастает ощущение неволи, движения второго узника – орла – тоже скованны, однообразны: махая крылом, клюет, бросает… Однако дальше появляется движение: если в первой строфе всего два глагола, то во второй их девять, да и существительные – взглядом, криком — говорят о действии, все это придает тексту динамизм. Каждая новая синтагма начинается с более высокой интонационной точки, и возникает цепь восходящих, нарастающих интонаций, завершаясь призывом, выраженным одними глаголами: «И вымолвить хочет: «Давай улетим!» Орел испытывает человеческие чувства: задумал, зовет, вымолвить хочет, а сидящий за решеткой человек задумал то же, что орел. Между ними возникает не просто сходство или взаимопонимание, они сливаются в один образ – узника, устремленного к свободе. Нельзя не заметить, что образ носит народно-поэтический, символический, обобщенный характер. Нельзя не заметить, что на смену напряженной интонации второй строфы приходит интонация возвышенно-напевная. Она возникает благодаря параллельной связи предложений (2, 3 и 4-я строки раскрывают содержание 1-й, с каждым разом усиливая чувство) и повторам лексическим (пора, туда, где), синтаксическим (сходство строения предложений), фонетическим (пора– брат – пора– гора– края– ветерда я). Поэтичность речи позволяет читателю ощутить, что свобода прекрасна, что это естественное состояние мира и что человек – часть его – должен быть свободным. А еще речь приобрела народно-песенный характер, и недаром это стихотворение стало песней, в которой люди выражали свое извечное стремление к свободе. Итак, Пушкин-романтик в 1820 году, в пору подъема общественного сознания, надежд, рожденных победой в Отечественной войне 1812 года, создал стихотворение «Узник», воплотив в нем свою личную и народную веру в то, что мечта о свободе реальна, что человек может вырваться из темницы и что стремление к свободе для него естественно. И потому колорит этого произведения – светлый, песенный, фольклорный. Прошло 12 лет, и другой поэт, М. Ю. Лермонтов, в 1832 году пишет стихотворение «Желанье» («Отворите мне темницу…»). Он восклицает: «Дайте раз на жизнь и волю,/Как на чуждую мне долю, / Посмотреть поближе мне». Нельзя не почувствовать, что состояние этого узника безнадежно. Он мечтает потешиться «в буйном споре / С дикой прихотью пучин» и вместе с тем – о покое, о том, чтобы его усыпляло и пробуждало журчание фонтана. Свобода для поэта – неосуществимая мечта, соединение борьбы и покоя, что только и может дать ощущение полноты жизни. Как это похоже на то, что выражено в тогда же созданном «Парусе» и в более позднем стихотворении «Выхожу один я на дорогу…». А в 1837 году из начала «Желанья» выросло новое стихотворение. М. Ю. ЛермонтовУзник Отворите мне темницу, Дайте мне сиянье дня, Черноглазую девицу, Черногривого коня! Я красавицу младую Прежде сладко поцелую, На коня потом вскочу, В степь, как ветер, улечу. Но окно тюрьмы высоко, Дверь тяжелая с замком; Черноокая далеко, В пышном тереме своем; Добрый конь в зеленом поле Без узды, один, по воле Скачет весел и игрив, Хвост по ветру распустив. Одинок я – нет отрады: Стены голые кругом, Тускло светит луч лампады Умирающим огнем; Только слышно: за дверями Звучно-мерными шагами Ходит в тишине ночной Безответный часовой. Стихотворение начинается динамично: энергия четырехстопного хорея великолепно отвечает решительному требованию: отворите, дайте– и изображенному движению: поцелую, вскочу, полечу. Слова несут положительную эмоцию: сиянье дня, черноглазую девицу, черногривого коня, красавицу, сладко. Правда, это в мечтах, а реальность – темница. И это показано средствами антитезы – излюбленного лермонтовского приема. Полнота чувств, красота и воля существуют, но не для узника: «Черноокая далеко, / В пышном тереме своем; / Добрый конь в зеленом поле…» А то, что окружает узника, представлено во второй и третьей строфах: окно тюрьмы высоко, дверь тяжелая с замком, стены голые, тускло светит луч лампады, звук шагов часового. Меняется эмоциональная окраска лексики: одинок, нет отрады, голые, тускло, умирающим. Слова, как и в пушкинском стихотворении, приобретают большую значимость: сиянье дня, черноглазую девицу, красавицу младую, черногривого коня, в степь, как ветер, улечу — все это символы свободы, полноты жизни, гармонии с миром. Но слова же говорят о безнадежности положения узника, о недостижимости свободы, хотя это стремление высоко и прекрасно. Отбор слов свидетельствует, что для обоих поэтов свобода – безусловная ценность, важнейшее благо. Но у Пушкина вначале показана тоска узника, а затем реализуемая мечта о свободе, и стихотворение заканчивается на радостной, высокой ноте. И читатель проникается верой поэта в возможность и необходимость свободы. Читатель проходит вместе с героем путь от неволи к свободе, от мрака к свету, и торжество свободы в финале вполне реально. А Лермонтов, воспевая свободу в начале стихотворения, к финалу охвачен чувством безнадежности. Вследствие такой организации словесного материала в его произведении свобода предстает как недостижимая мечта, которая сталкивается с мрачной реальностью. Но лирический герой живет этим стремлением, и страсть его такой силы, что у читателя тоже возникает жажда свободы, неприятие жизни в неволе. Сравнение помогло нам понять художественный образ-переживание обоих произведений, чувства и мысли каждого поэта. Более полувека отделяет сонет А.С. Пушкина “Поэту” (1830 г) от стихотворения-послания В.Я. Брюсова “Юному поэту” (1895г). Первое, что бросается в глаза – сходство названий. Преемственность заглавий в русской поэзии известна еще со времен Г.Р. Державина. Это говорит о преемственности не только темы, идеи, но и о собственном видении поэтом проблемы, дополнении темы своим, отличным от других, миропониманием. Оба стихотворения посвящены теме поэта и поэзии. Схожа и форма. Это монолог, обращенный к собрату, к товарищу по перу. Схожа и идея: поклоняйся искусству, только ему, безраздельно, бесцельно. ( у Брюсова) не требуя наград за подвиг благородный ( у Пушкина) Значит, и Пушкина, и Брюсова волновали и тревожили одинаковые вопросы: каким должен быть поэт, какими качествами должен обладать, каким будет тот, кто придет им на смену. Поэтому оба поэта выбирают одинаковую стихотворную форму – дружеское послание, в котором ненавязчиво дают свои советы, проверенные временем. Сходство чувствуется и в композиции: оба идут от тезиса к выводу. Но у Пушкина советы более аргументированны, чем у Брюсова, у которого все остается за строкой, он только намекает, констатирует. Например, у Брюсова: Первый прими: не живи настоящим, Только грядущее – область поэта. У Пушкина: Поэт! не дорожи любовью народной. Восторженных похвал пройдет минутный шум; Услышишь суд глупца и смех толпы холодной; Но ты останься тверд, спокоен и угрюм. Безусловно, это связано со временем написания. Пушкин писал свой сонет в годы “черной реакции”, наступившей вследствие разгрома восстания декабристов. На себе он испытал и “суд глупца”, и “смех толпы”./ Характерная особенность для Пушкина: он использует перифраз “холодная толпа”- это высшее общество /. Но поэт шел туда, “куда влечет свободный ум”. Он боялся, что не все его собратья по перу останутся “твердыми”, “спокойными”. Поэтому, так подробно разъясняя, убеждает своего сотоварища идти “дорогою свободной. Свободной от “толпы”, от “глупца”, ибо “ты царь: живи один”… Усовершенствуя плоды любимых дум. Поэт – царь. Прекрасное сравнение! “Всех строже оценить умеешь мы свой труд” Ведь поэт – “взыскательный художник”, он умеет признать свои ошибки, верный своему слову и назначению. В.Я. Брюсов – человек другого времени. Его послание написано в 1896г. В России эпоха безвременья, назревает революционная ситуация. Русские поэты – символисты с мучительной напряженностью переживали проблему личности. Это мы видим и в данном стихотворении. Поэт считает, что “только грядущее – область поэта.’’ Его и надо проповедовать, ждать, прославлять. Брюсову – символисту свойственны пророческие ощущения. И его советы юному, начинающему поэту ,– это пророческие напутствия, которые он дает в доверительной манере: Первый прими: не живи настоящим. Помни второй: никому не сочувствуй. Третий храни: поклоняйся искусству. В.Я. Брюсов считал искусство самоценным. Его часто критиковали за рационализм, корили за холод, проникавший в его поэзию. Но упорный труд, самоотверженную работу поэт ставил превыше, отсюда и “поклоняйся искусству, только ему, безраздельно, бесцельно.” Оба поэта обращаются не к отдельному, конкретному человеку (хотя названия даются в единственном числе). Они обращаются к предполагаемому собеседнику, своим последователям. Таким образом, стихотворения приобретают общечеловеческое значение. Строфика, синтаксическое и логическое построение стихотворений подчиняются творческому замыслу поэтов. У А.С. Пушкина – цель стихотворения – вселить уверенность в свои силы. Если поэт будет доволен своим трудом, “пусть толпа его бранит и плюет на алтарь, где твой огонь горит…” Пушкин , верит, что поэт настоящий будет относиться к себе строжайшим образом, постоянно совершенствовать свой труд. У В.Я. Брюсова – желание помочь юноше “со взором горящим” себя полюбить, т.е. поверить в собственные силы, с честью выполнить долг поэта, до конца гордо нести знамя Поэзии, поклоняться искусству, т.е. чтить тех, за кем идешь, не споткнуться, не потушить жар своего юного сердца. Если ты примешь мои три завета, Молча паду я бойцом побежденным, Зная, что в мире оставлю поэта. Концовка брюсовского стихотворения ассоциативна. Вспоминаются слова Жуковского, посвященные Пушкину: “Победителю – ученику от побежденного учителя”. Стихотворения одинаковы по построению, стилю. Оба используют односоставные предложения (это создает доверительную атмосферу), бессоюзные предложения, обращения. У Пушкина обращение состоит из одного слова: “Поэт!” У Брюсова оно распространенное: “юноша бледный со взором горящим,” “юноша бледный со взором смущенным…” Изменение одного прилагательного – эпитета о многом может сказать. Читатель домыслит и представит этот образ, который автор таким образом дает в динамике. Предполагаемый лирический герой молодой, неопытный, не знающий жизни юноша. Но зато он полон желания и огня встать на тернистый путь. Автор использует прекрасный метафорический эпитет – “со взором горящим, который помогает нам представить этого “бледного” юношу. Он и испуган, и взволнован – слушает- то мэтра поэзии символистов! Автор предостерегает его от соблазнов, жизненных трудностей. И своими советами он смутил героя, т.е. заставил задуматься. Инверсии, используемые Брюсовым, помогают почувствовать внутреннюю потребность автора в напутственном слове. Это не желание поучать – это стремление научить, поддержать. У Пушкина же предполагаемый собеседник безлик. Читатель не может представить его, “увидеть”. Здесь виден сам поэт. Следовательно, стихотворение Брюсова более конкретно. Стихотворение Пушкина богаче и разнообразнее по использованию изобразительных средств. Обилие эпитетов ( “восторженных похвал”, ”минутный шум”, “смех толпы холодной”, “дорогою свободной”, “свободный ум”, “подвиг благородный “…) создает образ самого поэта, талантливого, смелого, твердого в своих убеждениях, свободолюбивого. Свобода для него – это полнота жизни, ее насыщенность, разнообразие. Антитезой “толпа – поэт” Пушкин отстаивает “суверенность” поэта. Ты царь : живи один. Дорогою свободной Иди, куда влечет тебя свободный ум. Пушкин выбирает свободу – свободу полную, безграничную, не обусловленную ничем. Используя перифразы “смех толпы холодной”, “толпа его бранит”, “суд глупца”, автор рисует ярко и убедительно общество, в котором так неуютно, тяжело ему жилось. Сравнение и метафоры убеждают читателя, что для автора поэзия священна, она – “алтарь”, “где… огонь горит”, т.е. душа, желание служить Отечеству, “добрые чувства”. У В.Я. Брюсова изобразительных средств практически нет, кроме метафорического эпитета “юноша со взором горящим”. Но стих его напевный. Этому способствуют инверсии, анафоры, ассонанс (гласные о, и, е – протяжные, певучие), аллитерация (сонорные :’’ л’’ - самый звучный, мелодичный согласный, ‘’ р ‘’– придает силу, энергию). Все в стихотворении внутренне связано друг с другом, все однонаправленно, говорится в едином порыве чувств, точно на одном дыхании.Слог торжественный, этому способствует лексика: ‘’грядущее’’, ‘’ныне’’, ‘’завет’’. Все клаузулы в стихотворении женские. Сплошная женская рифмовка во всем стихотворении встречается не часто ( из поэтов 19 века она характерна Фету). Женские рифмы, в отличие от мужских, более протяжные. Сплошная женская рифма сообщает стихотворению большую степень композиционной сжатости. Благодаря женской рифме каждый стих и строфа в интонационном отношении оказываются не вполне законченными. В последнем слове стиха отсутствует завершающий интонационный удар, поэтому невольно ждешь продолжения. Стихи не расчленяются – каждый стих требует следующего. Зато в концовке сосредоточена вся сила стихотворения. Она такая, что к ней нельзя прибавить ни одного слова: Молча паду я бойцом побежденным, Зная, что в мире оставлю поэта. Он верит в преемственность, в то, что на земле не иссякнут яркие поэтические таланты. Брюсов использует четырехстопный дактиль. Стихотворение состоит из трех катренов с перекрестной рифмовкой. Рифма точная, открытая и закрытая. Пушкинский сонет состоит традиционно из 2-х катренов и 2- терцин Автор использует пятистопный ямб с пиррихием. Рифмовка в катренах перекрестная, расположение рифм разное. Рифма точная, закрытая. Это придает стихотворению торжественность, величавость. Отчасти это получается и благодаря цезурам (паузами в середине стихотворной строки), которые усиливают ритмичность стихотворения. Мужская рифмовка чередуется с женской, что придает течению речи необходимую плавность и гибкость. Оба стихотворения насыщены общественно – политическим звучанием. В. Брюсов Юному поэту. Юноша бледный со взором горящим, Ныне даю я тебе три завета Первый прими: не живи настоящим, только грядущее – область поэта Помни второй: никому не сочувствуй, Сам же себя полюби беспредельно. Третий храни: поклоняйся искусству, только ему, безраздумно, бесцельно. Юноша бледный со взором смущенным! Если ты примешь моих три завета, Молча паду я бойцом побежденным, Зная, что в мире оставлю поэта. 15июля 1896 г. А.С.Пушкин Поэту (1830) Поэт! не дорожи любовию народной. Восторженных похвал пройдет минутный шум; Услышишь суд глупца и смех толпы холодной: Но ты останься тверд, спокоен и угрюм. Ты царь: живи один. Дорогою свободный ум, Иди, куда влечет тебя свободный ум, Усовершенствуя плоды любимых дум, Не требуя наград за подвиг благородный. Они в самом тебе ты сам свой высший суд; Всех строже оценить умееешь ты свой труд. Ты им доволен ли, взыскательный художник? Доволен? Так пускай толпа его бранит И плюет на алтарь, где твой огонь горит, И в детской резвости колеблет твой треножник. Стихотворения М.Ю. Лермонтова «Родина» И А.С. Хомякова «России» Стихотворение А. С. Хомякова «России», написанное в 1840 году, практически не рассматривалось в контексте творческого диалога со стихотворением М.Ю. Лермонтова «Родина» (1841). А сам диалог не осмыслялся в христианском аспекте, хотя даже при беглом анализе бросается в глаза созвучие строк Хомякова и Лермонтова, посвященное духовной основе их Родины: «Бесплоден всякий дух гордыни, не верно злато, сталь хрупка; но крепок ясный мир святыни, сильна молящихся рука!» (Хомяков), «Люблю отчизну я, но странною любовью! Не победит ее рассудок мой. …Но я люблю – за что не знаю сам…» (Лермонтов). Эти поэтические мысли в конечном смысле родственны тютчевским: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…». Хомяков, говоря о предначертании России, уповает на ее духовную миссию в мире: О, вспомни свой удел высокой, Былое в сердце воскреси, И в нем сокрытого глубоко Ты духа жизни допроси! Внимай ему – и все народы Обняв любовию своей, Скажи им таинство свободы, Сиянье веры им пролей! Лермонтов, подразумевая уникальность своей Родины, любуется ей, как бы говоря читателям: Россия выше любого романтического христианского идеала, в ней нет прошлого, она вся в настоящем и будущем. Первый вывод, таким образом, напрашивается сам за себя : оба произведения посвящены одному из важнейших вопросов идейно-политической борьбы того времени в России – выбору пути ее развития. По Хомякову и Лермонтову, любовь к родине не определяется ее историческими заслугами («ни слава, купленная кровью»), а также принципами «официальной народности» («ни темной старины Заветные преданья»). Правда, Лермонтов утверждает свою любовь как глубоко личное чувство («но я люблю - за что, не знаю сам»). В отличие от официальной любви того времени это, действительно, «странная любовь». Хомяков свое сокровенное чувство к Родине основывает на надежде, что рано или поздно на Россию снизойдет Божья благодать, ей станет доступно Божие откровение: «И станешь в славе ты чудесной Превыше всех земных сынов, Как этот синий свод небесный Прозрачный Вышняго покров!» Анализируя диалог поэтов, нельзя не отметить как у Лермонтова с удивительной точностью переданы могучие масштабы России: «безбрежные леса», «разливы рек, подобные морям». В «Родине» продолжены мысли Пушкина из главы «Путешествие Онегина». Пушкин пишет: «Люблю песчаный косогор, перед избушкой две рябины, калитку, сломанный забор». У Лермонтова пушкинская традиция заключается в глубокой нежности к родной земле, без сердечной привязанности с которой он не мыслит своей связи с любимой Отчизной. В его чувстве к России акценты расставлены прежде всего на созерцании природы и своеобразии уклада российской жизни. Стихотворение наполнено светлым, пушкинским настроением. Здесь нет характерного для Лермонтова мятежного гневного духа. Все тихо, просто, мирно. Даже стихотворный ритм здесь придает произведению плавность, замедленность и величавость великих русских рек. В "Родине" поэт рисует Россию народную. Перед мысленным взором поэта предстают дорогие сердцу каждого русского человека картины. Но я люблю — за что, не знаю сам — Ее степей холодное молчанье, Ее лесов безбрежных колыханье, Разливы рек ее, подобные морям. «Люблю – за что не знаю сам» можно сказать и о человеке, ибо люди – главное богатство России. Вот так И.В. Киреевский, первым сказав о народности Пушкина, утверждал, что эта народность не поддается рациональному осмыслению. Продолжая эту тему, Достоевский в своей знаменитой пушкинской речи кинул христианский клич: «Смирись, гордый человек!» Эта мысль своеобразно перекликается с поэтическим обращением Хомякова к России: «Не верь, не слушай, не гордись!» Поэт, сравнивая реки своей страны с морями, перечисляя богатства гор, недра которых полны алмазов, «тук степей», которые пышны хлебом, наконец, говоря о величии и славе России среди других мировых держав, делает вывод: «Всем этим прахом не гордись!» Богатство России, действительно, ее люди! Среди них – и Пушкин, и сам Хомяков, и Лермонтов, и Достоевский – певцы своей Родины, впитавшие сам ее дух, ставшие поистине народными писателями. Для Лермонтова в отличие от Хомякова важна в любви к России ее природа. Он рисует здесь три последовательно сменяющихся образа-пейзажа: степь, лес и реку, которые типичны для русского фольклора. Ведь в народных песнях степь всегда широкая, привольная. Своей необъятностью, беспредельностью привлекает она поэта. Образ богатырского, могучего леса усиливает впечатление мощи и размаха русской природы. Третий образ — река. Силу рек Лермонтов подчеркивает сравнением с морями. Значит, величие, размах и ширь родной природы вызывает в поэте "отрадные мечтанья" о великом будущем России и ее народа. Ведь такой народ, являющийся для Лермонтова продолжением богатырской природы, не может не «воспрянуть от сна», он подобен легендарному Илье Муромскому, «сиднем просидевшему» треть века. В родной природе для поэта таится отражение национального духа своего народа. Горячей любовью к сельской, деревенской России проникнуто все лермонтовское стихотворение, в нем нет аристократического «снисхождения» к антуражу крестьянской жизни: Люблю дымок спаленной жнивы, В степи кочующий обоз И на холме средь желтой нивы Чету белеющих берез. С отрадой многим незнакомой Я вижу полное гумно, Избу, покрытую соломой, С резными ставнями окно... Поэт ведет нас за собой через лес и степи, по проселочной дороге к деревне, к простой избе и останавливается, чтобы полюбоваться удалой русской пляской «с топаньем и свистом под говор пьяных мужичков». Его бесконечно радует искреннее народное веселье на празднике. Именно в этом чувствуется горячее желание увидеть русский народ счастливым и свободным. Только ее, народную Россию считает поэт своей настоящей родиной. Для Лермонтова неприемлем официальный патриотизм, основанный на гордости имперскими завоеваниями России: сам участник Кавказской войны, он знает, что этот патриотизм – слава, «купленная кровью». Не привлекает Лермонтова и тот официоз, что выражен формулой Уварова «самодержавие, православие, народность», раздуваемый булгариными и гречами. Но именно все это не привлекает и поэта-славянофила Хомякова, участника войны за независимость христианской Греции и православной Сербии от турецкого ига. Хомяков, как и Лермонтов, видит в судьбе России сокровенный промысел, понять который может лишь ум преодолевший стереотипы своего времени. Для настоящего художника нет сиюминутности в искусстве, для него время выражено понятием вечности, где прошлое, настоящее и будущее сосуществует одновременно. Для соборного ума важно то непреходящее, что не теряет своей духовной ценности от от смены политической конъектуры. И для Хомякова, и для Лермонтова (впрочем, как и для Пушкина), усвоение опыта своего народа, его русского духа – есть обретение духовного стержня в своей поэзии. Родина, таким образом, становится для них не просто историческим наследием – это центр собственного «Я», но «Я», растворенного в любви к своей Родине. В отличие от большинства своих современников, «зараженных» идеями западничества, поэты совершенно по-иному взглянули на привычный мир: родная земля стала для них не территорией для проведения социальных экспериментов по западническим рецептам, не стороной «темных преданий», не примером всем того, как не следует существовать в мировом сообществе, а точкой приложения творческих сил, забот и любви. Любить Россию учит православная Церковь. Но если у Хомякова прямо говорится об избранности России перед Богом, то у Лермонтова эта мысль передается через любовь к укладу народной жизни, через православное сознание «пьяных мужичков». Эти пьяные и пляшущие мужички – не просто деталь на поверхности этнографического полотна картины, написанной поэтом. Это и не сообщество свободных хлебопашцев, объединенных языком и территорией. У поэта и той народной среды, что он запечатлел своим талантливым пером, общее сознание, целостное сознание. И поэт, и его «пьяные мужички», о которых Лермонтов говорит с любовью, братья по кресту, а значит и по соборному сознанию, позволяющему обрести национальную идею. Без национального самосознания народ превращается в население, художник – в продажного писаку. Поэтому главная поэтическая идея Лермонтова, как и у Хомякова, посвящена процессу соединения в обществе всех сословий «по кресту». Русский «крест», конечно же, Православие! Россия – единственная к тому времени независимая православная держава, на которую обращены взоры и надежды всех православных людей из других стран. Хомяков постарался этому процессу соединения дать философско-диалектическое обоснование. Лермонтов (особенно в последний год жизни), как и Пушкин, был на пути к этому осмыслению единства микро- и макро- косма. Важна и роль самого поэта, призывающего к идее собирания творческих сил своей Родины, через воспевание своей «странной» любви к ней, идущей от сердца, а не от общепринятых установок разума. Именно в собирании, в соборности духовных возможностей каждого русского человека поэты видят возрождение России. В этом процессе никоим образом нельзя игнорировать Православие, душою которого является соборность, поэтому не привлекает поэтов любовь, основанная на преклонении перед петровской Россией, реформы Петра осуждали славянофилы, сложно относился к царю-реформатору и Пушкин, так и не написавший ни строчки о его «великих деяниях», несмотря на просьбы его царственного потомка, открывшего ему все тайны династии Романовых. Таким образом, в стихотворениях Хомякова и Лермонтова явно продолжаются заданные Пушкиным мотивы – именно это в первую очередь объединяет этих двух поэтов, которые любят свою родину за ее «детскую простоту» и тот неистощимый духовный потенциал, что и сегодня выделяет ее из круга значимых мировых супердержав. |