Эклога. Эклога состояла из 18 глав (или титулов), посвященных в основном вопросам гражданского права (займы, завещания, купляпродажа, арендные отношения и другие). Большое место уделено вопросам брака

Скачать 28.24 Kb. Название Эклога состояла из 18 глав (или титулов), посвященных в основном вопросам гражданского права (займы, завещания, купляпродажа, арендные отношения и другие). Большое место уделено вопросам брака Анкор Эклога.docx Дата 05.05.2017 Размер 28.24 Kb. Формат файла Имя файла Эклога.docx Тип Документы #7818

Эклога представляла собой сокращенную выборку-компиляцию из кодификации императора Юстиниана (Corpus Juris Civilis), а также последующих актов византийских императоров, с целью сделать законодательство более доступным для населения, в том числе благодаря тому, что была составлена не на латыни, а на греческом языке. Эклога отразила в себе изменения, произошедшие в общественной и политической жизни Византийской империи, приблизив законодательство к нормам христианской морали. Эклога состояла из 18 глав (или титулов), посвященных в основном вопросам гражданского права (займы, завещания, купля-продажа, арендные отношения и другие). Большое место уделено вопросам брака. Титул XVII являет собой перечень наказаний за различного рода преступления. В Эклоге отражены тенденции к усилению института частной собственности (что выразилось в значительной дифференциации наказаний за посягательство на нее) и к централизации управления (отмечалась необходимость введения регулярного жалованья для судей и повышалась их ответственность за взяточничество). Были сокращены поводы к разводу, увеличены имущественные права женщин. Хотя в Эклоге было закреплено рабство, она отражала более высокую ступень развития феодальных отношений, в частности, процедура отпуска рабов на волю значительно упрощалась. Эклога послужила источником законотворчества у некоторых славянских народов в средние века (см., например, Закон судный людем). Эклога – это первый после Юстинианова Корпуса официального законодательного свод, призванный сыграть выдающуюся роль в истории византийского права. Возможно, именно плачевное состояние правоведческих знаний подтолкнуло Льва III к идее создания законодательного сборника и обусловило его особенности: чрезмерную лапидарность и явную неполноту юридического материала; оригинальность и самостоятельность структуры памятника, вызванные отсутствием подходящего образца; простоту и лаконичность стиля и языка. По всем этим «параметрам» Эклога знаменует собой радикальный отход от правовых воззрений юристов Юстиниана и их непосредственных последователей. Эклога, основными составителями которой были, конечно же, не императоры, от имени которых она издана, и даже не те высокопоставленные официальные лица из числа членов учрежденной комиссии, которые были перечислены в преамбуле (квестор, патрикии, ипаты), но именно безымянные юристы-схоластики, скрывавшиеся за безличным «и другие богобоязненные люди»,— эта Эклога мыслилась ее создателями как «сокращенная выборка законов из Институций, Дигест, Кодекса и Новелл — конституций великого Юстиниана с внесенными в них исправлениями в духе большего человеколюбия». Не только в заглавии, но и в преамбуле специально обращено внимание на реформаторский характер сборника. Указано, что реформа коснулась прежде всего процессуального права. Была введена система выдачи жалования из казны квестору, антиграфевсам и всему судебному персоналу; установлена безвозмездность суда для лиц, участвующих в судебных тяжбах провозглашался принцип равенства всех перед судом, независимо от степени имущественной обеспеченности. По своей структуре труд делился на 18 небольших титулов, охватывающих вопросы семейного и брачного права, дарений, наследственного права, опеки и попечительства, положения рабов, купли-продажи, займа, эмфитевсиса, найма, свидетелей, имущественных отношений стратиотов и других должностных лиц, наказаний за преступления, наконец, вопросы военного права, впервые вводимого здесь в официальное византийское законодательство. Уже в этом расположении материала усматривается отход от классификации частного права согласно прежнему формальному принципу (право личное, вещное, раздел об исках) и его замена другим, более конкретным и упрощенным принципом, согласно которому факты располагаются так, как они представлены в жизнедеятельности человека, начиная с обручения и вступления в брак, где можно найти элементы всех перечисленных прав (личного, вещного, искового). Совершенно новым и наиболее оригинальным разделом явился знаменитый «пенальный» титул Эклоги. Будучи лишь одним из восемнадцати, из которых состоит сборник, этот титул тем не менее занимает 1/5 часть всего объема и 1/3 часть общего количества глав. Предложенная Эклогой система наказаний во многом отлична от той, которая действовала в прежнем законодательстве. Она предусматривает для различных категорий уголовных преступлений, например нарушения святости алтаря и права церковного убежища, клятвопреступления, вероотступничества, разграбления и осквернения могил, подделки монет, похищения и обесчещения, прелюбодеяния и т. д., телесные и членовредительские наказания: битье палками или плетью, отрезание носа, вырывание языка, отсечение рук, ослепление, бритье головы, выжигание волос и др. И хотя сами по себе такого рода наказания не были, по-видимому, новшеством (ведь еще в 13-й главе 134-й новеллы Юстиниана упоминается такая жестокая форма увечья, как отсечение у преступника всех четырех конечностей), масштабы и широта спектра их применимости — это характерная черта именно Эклоги. Результаты работы юристов («ученейших схоластиков»), подготовивших издание Эклоги, по всей вероятности, отвечали потребностям того времени, но они вряд ли отражали все стороны правовой жизни Византии. Так, Эклога вообще не касается вопросов аграрного законодательства, правового статуса крестьян и ремесленников, которым уделено большое внимание в Своде Юстиниана; в ней ничего не говорится о формах и способах защиты прав, о путях приобретения и потери собственности, об институте давности и т. д. Трудно представить себе, что эти стороны правовой жизни на практике утратили свое значение в Византии VIII в. В науке высказывается поэтому предположение, что наличие Эклоги не исключало возможности использования судьями законодательства Юстиниана и его преемников для решения и разъяснения дел 5. Думается, однако, что доступ судей к последнему был затруднен, в связи с чем сразу же после промульгации Эклоги перед юристами-схоластиками встала задача составления специального дополнения к Эклоге с целью заполнить выявившиеся в ней лакуны, собрать тексты, регулирующие те группы правоотношений, которые по соображениям краткости не были охвачены Эклогой. К середине VIII в. такое приложение было составлено. Условно названный первым издателем Приложением к Эклоге, памятник не имеет собственного заглавия, представляет собой частную компиляцию или собрание около ста правовых норм, делящихся на 14 более или менее устойчивых и компактных по тематике и рукописной традиции групп. По-видимому, Приложение не было создано как единое произведение одним автором, но складывалось постепенно на базе эксцерпирования юристами-схоластиками из различных источников, восходящих к Юстинианову законодательству. По своему содержанию большая часть норм относится к сфере уголовного права и касается главным образом двух тем: преступлений, связанных с покушением на жизнь человека, и преступлений против веры. Если учесть уже отмеченную роль Аппендикса как чисто дополнительную по отношению к Эклоге, то такого рода тематиче-ский отбор норм станет вполне понятным. Говоря о Приложении к Эклоге, следует остановиться еще на одном обстоятельстве: помимо уже отмеченных 100 статей, разбитых на 14 групп, в его состав, как правило, включались четыре относительно крупных и достаточно самостоятельных (поэтому издатели Аппендикса и исключили их из своего издания) памятника, четыре «закона» — Земледельческий, Военный, Морской иМоисеев. Независимо от чрезвычайно сложного и дискуссионного вопроса о времени возникновения этих памятников, мы вправе предположить, что они мыслились юристами того времени как дополнение к Эклоге, учитывались ее составителями, а при включении их в состав Приложения претерпели, возможно, какие-то редакционные модификации в духе приспособления к Эклоге. Во всяком случае, вышеназванные «законы», как и сама Эклога, являются новым, уже не собственно научным типом правовой литературы, но творением того поколения юристов, которое ориентируется не на классические примеры, а на удовлетворение острой потребности населения в упрощенных, кратких и понятных каждому неспециалисту правовых сборниках. Сказанное особенно относится к Земледельческому закону, который представлял собой свод юридических норм, регулирующих жизнь сельской общины, и являлся, очевидно, частной, но признаваемой государством компиляцией, основанной на сочетании обычного эллинистического и варварского права с нормами действовавшего римско-византийского (то есть Юстинианова) законодательства. Адекватно отражая социально-экономические отношения в крестьянской общине, закон давал ответ на наиболее типичные конфликтные ситуации, возникавшие в этой среде, и таким образом заполнял лакуну, которая была оставлена более ранними законодательными памятниками, в том числе и Эклогой, которая вообще не касается вопросов аграрного строя, деревни. Близость обоих памятников видна не только при сопоставлении языковых форм и синтаксических оборотов, не только из разительного стилистического сходства и сходства в системе наказаний, на что обращали внимание уже ученые XIX столетия, но и тем, что Эклога и Земледельческий закон воспринимались как нечто единое еще в средние века. Так, редактор одной из переработок Эклоги, известной под названием Эклоги, измененной по Прохирону (Ecloga ad Prochiron mutata), сделал попытку добиться полного слияния с нею Земледельческого закона. Он исключил вообще из текста целый ряд глав, рассеял некоторые другие по разным титулам Эклоги, измененной по Прохирону, а в оставшуюся от первоначального текста Земледельческого закона часть ввел целый ряд интерполяций различного происхождения, разбил весь этот юридический материал на две группы, образовав из них титулы 25-й и 26-й Эклоги, измененной по Прохирону. Менее оригинальны, в отличии от Земледельческого закона, два других — Морской и Военный, из которых первый представляет собой, по-видимому, частную запись обычного морского права, признаваемую, однако, государством, несмотря на некоторые отличия от Юстинианова законодательства. Возникновение особого Морского закона как плода деятельности какого-то юриста могло быть связано с потребностями возросшей в те времена морской торговли и товариществ, связанных с нею. Сводом норм права, регулирующих наказания военнослужащих, совершивших уголовные преступления или дисциплинарные проступки, является Военный закон 9, который состоит из 41 статьи и распадается по источникам заимствованного материала на три части; первая содержит статьи, аналогичные 6—8-й главам книги I «Стратегикона» Маврикия, в то время как вторая и третья части содержат переработанные нормы Дигест и Кодекса, а также нормы, которые соответствуют некоторым статьям Эклоги и таким позднейшим законодательным сводам, как Прохирон и Василики. Несколько отличающийся от предыдущих законов так называемый Моисеев закон (подлинное заглавие в переводе звучит так: «Выборка из данного богом израильтянам через Моисея закона». Он представляет собой не что иное, как собрание 70 экс-церптов из Септуагинты (Пятикнижия) и включает сформулированные в Ветхом завете морально-религиозные предписания и нормы социального поведения, включая и знаменитые 10 заповедей, якобы собственноручно начертанные богом Яхве на каменных скрижалях и врученных им Моисею на горе Синай. Все эти отрывки являются почти дословными извлечениями из текста Септуагинты, лишь слегка подвергнутого купюрам, перефразировке или стилистическому редактированию. Они сгруппированы в 50 глав, которые состоят из одного или нескольких тематически связанных текстов и снабжены рубриками, дающими сведения о содержании и происходящими, очевидно, от самого компилятора. Компилятор, а также современные ему и более поздние составители юридических сборников явно рассматривали эти заповеди и предписания в качестве юридических норм, а сам закон в качестве юридического памятника, о чем свидетельствует и тот факт, что он встречается исключительно в юридических и канонических рукописях, а в титуле 39 уже упоминавшейся Эклоги, измененной по Прохирону, содержится большое количество статей, заимствованных из этого памятника. Первым из сборников (датируется предположительно самым началом IX в., временем правления императора Никифора I (802—811)), переработка Эклоги, является так называемый Эклогадий. Памятник представляет собой выполненный каким-то опытным юристом, прекрасным знатоком Юстинианова права, единый систематический труд, который не обнаруживает черт, свойственных частным, составленным для сугубо практических целей компиляциям, но, напротив, по своей внешней форме и по последовательности проведенных в нем принципов производит впечатление официального законодательного свода, рассчитанного на нормативное действие. Из всех 43 статей «пенального» титула Эклогадия 18 дают санкции, совершенно идентичные или сходные с теми, которые содержатся в соответствующих статьях 17-го титула Эклоги. Речь при этом идет о преступлениях, связанных с посягательством на собственность граждан (разбой, воровство, поджог, фальшивомонетничество), о преступлениях против веры (вынужденное отступничество, ересь) и против нравственности (сводничество, педерастия, скотоложество, двоеженство, прелюбодеяния в различных формах, клевета, осквернение могил). 5 других статей вообще не находят соответствующих предписаний в Эклоге и являются, стало быть, новыми (шпионаж, оскорбление действием, добровольное отступничество, оскорбление величества посредством издания какого-либо анонимного пасквиля, совращение своей же невесты). Однако наибольший интерес вызывают те статьи «пенального» титула Эклогадия (а их большинство), которые имеют соответствующие статьи в Эклоге, от них исходят, но дают иное регулирование рассматриваемым в них вопросам. Сопоставление способа регу-лирования их в Эклоге и Эклогадии в контексте римско-византийского права в целом позволяет сделать выводы относительно общей идейной направленности Эклогадия, которую можно было бы выразить в двух словах: «назад — к Юстиниану». Так, общей чертой уголовного кодекса, по Эклогадию, является отказ от введенной в Эклоге системы членовредительских наказаний и восстановление смертной казни (например, за такие преступления, как нарушение права убежища, похищение, государственная измена, угон скота, кровосмешение, святотатство и др.), правда, с ограничением свободы судьи в выборе способа совершения казни: предписывается исключительно «смерть от меча», т. е. обезглавливание. Но даже и в тех случаях, когда Эклогадий сохраняет введенную Эклогой санкцию (например, при рассмотрении таких деликтов, как вытравление плода, отравление), он не следует буквально тексту Эклоги, всякий раз смещая акценты в трактовке объективной и субъективной сущности правонарушения в сторону ужесточения санкции. Показательна в этом отношении трактовка такого преступления, как убийство. В Эклогадии число норм об убийстве сокращено до против тех пяти, что содержатся в Эклоге, причем акцент в нем ставится на дихотомии понятий «предумышленного» и «непредумышленного» убийства. Эта дихотомия, не имеющая терминологической опоры в Юстиниановом законодательстве, сближает текст Эклогадия с текстом Эклоги, которая также различает предумышленные и непредумышленные убийства, но в то же время и отдаляет от нее, так как упраздняет промежуточные ступени, наличествующие в Эклоге. Поэтому не следует отождествлять по содержанию понятие предумышленного убийства Эклогадия с одноименным понятием Эклоги. Наказания за убийство человека в Эклогадии суровее, чем в Эклоге, так как, введя неизвестное Юстинианову праву деление убийств на предумышленные и непредумышленные, он в то же время отверг примененный Эклогой принцип более снисходительного отношения к убийствам, совершаемым в состоянии аффекта, и фактически включил в понятие убийства, совершаемого из явного или потенциального умысла, покушение на убийство. Судя по состоянию рукописной традиции, Эклогадий сам по себе не имел большого распространения. Но зато в соединении с Эклогой он послужил основой для создания нового юридического сборника — Частной Распространенной Эклоги, возникшей, возможно, в период с 829 по 870 г. в Южной Италии. Анализ содержания компиляции и сопоставление ее норм с соответствующими нормами Эклоги позволяют составить о ней впечатление как о новом типе частного юридического руководства, автор которого пытался согласовать Эклогу и Эклогадий, но с явным предпочтением последнего, его общей идейной направленности. Во всяком случае, мы вправе констатировать, что автор Частной Распространенной Эклоги создал свой собственный труд. Особый интерес представляют те ее нормы, которые отсутствуют в собственно Эк-логе. Так, новыми по отношению к Эклоге являются: статья о браках, заключаемых посредством письменного договора, которая, по-видимому, является фрагментом какой-то утраченной новеллы Льва III; статья, носящая название «О наследстве сирот» и содержащая законоположение, по которому предписывается, что наследство детей-сирот, умерших в малолетнем возрасте, не переходило к их матери, ибо доля, причитающаяся на ребенка, переходит к братьям умершего по отцу. Новшеством по отношению к Эклоге являются и две статьи об уходе в монастырь как причине расторжения брака, заключенного по устному соглашению или по письменному, и об имущественных последствиях этого акта для супругов, наследников и монастыря. Явное и благожелательное внимание автора компиляции к вступлению в монастырь как причине расторжения обручения и брака обнаруживает в нем скорее иконопочитателя, чем иконоборца, и служит доказательством того, что автор создавал свое произведение после восстановления иконопочитания. Важны статьи о даче денег под проценты с определением максимально допустимого процента, фактически легализовавшая ростовщичество, о «морской ссуде» под процент, о запрете заимодавцу брать землю в ипотеку при займе крестьянами денег. В большинстве случаев Частная Распространенная Эклога опирается на нормы Юстинианова права и иногда расходится с Земледельческим законом. Вместе с тем черты нового проявляются и в этом юридическом памятнике. В статьях 45—49 титула 17 Эклоги рассматриваются различные формы преступлений, связанных с убийством человека. Иногда Эклога в этих вопросах следует за Юстиниановым законодательством, карая, например, преступника, виновного в убийстве, смертной казнью мечом (Е. 17.42, 45). Но вместе с тем в явном стремлении дать более точную оценку объективной и субъективной природы преступления, дифференцировать наказания в соответствии с вводимыми различиями степени виновности и тем самым ограничить свободу судьи в оценке доказательств и в определении меры наказания она существенно отклоняется от соответствующих норм Юстинианова законодательства, содержащихся, в частности, в Дигестах и Кодексе. К тому же относительно небольшое число норм Эклоги, направленных на предотвращение убийств и телесных повреждений, не могло исчерпать всего разнообразия частных проблем, встающих в ходе расследований подобного рода преступлений, например степени виновности, соучастия. Еще более ощутимой была нехватка в Эклоге норм, карающих за преступления против веры (вероотступничество, ересь, магия и т. д.), которым она посвятила всего-навсего четыре статьи «пенального» титула (Ibid. 17.6, 43, 44, 52). Правда, еретики (монтанисты и манихеи) караются, по Эклоге, даже строже, чем по Юстинианову законодательству,— «смертной казнью мечом» (Ibid. 17.52). А в Кодексе Юстиниана для монтанистов предусматривались лишь имущественные санкции и ссылка (С. 1, 5, 11—12). Принимая во внимание конкретную историческую обстановку в Византии VIII в., это вполне объяснимо: ведь еретики, являвшие собой в это время активную и мощную оппозиционную по отношению к правительству силу, представляли реальную опасность для византийского государства. Поэтому Эклога имела основания привлекать их к ответственности, причем не только к церковному суду, но и к светскому. Но если даже видеть под «монтанистами и манихеями» Эклоги всю совокупность еретических учений, имевших распространение в то время в Византии 6, то и тогда придется признать, что византийским судьям было в высшей степени затруднительно вести на основе Эклоги процессы, вызванные преступлениями против веры и вообще религии. Поэтому составители Приложения к Эклоге включили в него большую часть предписаний Юстинианова Кодекса о еретиках, позаимствовав их из первой книги сборника VI в., известного под названием Collectio Tripartita, где эти предписания препарированы и изложены уже на греческом языке (Ар. Е. III. 1—4, 6—7, 9—11, 13). Характерно, что среди них отсутствуют отрывки из Кодекса (С. 1, 5, 11—12), т. е. тексты, на основе которых было составлено предписание Эклоги о манихеях и монтанистах (Е. 17.52), что лишний раз и весьма наглядно свидетельствует о дополняющей роли Приложения. Скорее всего, в уголовном праве императоров Исаврийской династии отразилось обычное народное право, согласно которому преступник должен наказываться потерей той части тела, при помощи которой он совершил преступление. Несмотря на всю свою варварскую жестокость, подобные наказания вполне могли рассматриваться законодателями в качестве провозглашенных «исправлений в духе большего человеколюбия»: ведь они, как правило, были заменой смертной казни. В некоторых случаях, правда, они были введены вместо денежных штрафов, предусмотренных в соответствующих казусах законодательством Юстиниана. И даже в тех случаях, когда за те или иные правонарушения в Эклоге сохраняется смертная казнь, например за кровосмешение между близкими родственниками, гомосексуализм, умышленный поджог, отравление с летальным исходом, колдовство, убийство, разбой, а также за некоторые ереси, мы наблюдаем тенденцию к отказу от особо жестоких способов казни, а именно: распятия, сожжения и т. д. Лишь при умышленном поджоге внутри города и разбое сохранялась казнь через сожжение или, соответственно, повешение, с тем, вероятно, чтобы повысить устрашающее воздействие наказания. В целом же Эклога представляет собой первый законодательный памятник, пенитенциарная система которого ясно и недвусмысленно предусматривала обе основные цели наказания — служить средством возмездия за причиненный вред, или искупления вины, и средством устрашения (превентивная функция наказания). Этот новый дух имперского законодательства, проявившийся в попытках унифицировать право, приспособить римское право к нуждам эпохи, отойти от юридического формализма, а также в тенденции к «криминализации» частноправовых деликтов 4, коснулся и трактуемых в сборнике вопросов гражданского права, хотя, может быть, и не столь явно, как это мы наблюдаем в отношении права уголовного. Так, следуя в целом при рассмотрении вопросов семейно-имущественного права Юстинианову законодательству, Эклога тем не менее в деталях развивает и модифицирует старые законы: обручение, например, которое как обещание будущего вступления в брак раньше не облекалось в какие-либо торжественные формы и не создавало каких-либо юридических обязательств, вытекающих из него, становится, согласно Эклоге, соглашением, являющимся законной подготовительной стадией к браку, и расторжение его допускалось только по серьезным мотивам с уплатой неустойки нарушавшей соглашение стороной; брак, по Эклоге, представляет собой союз мужа и жены, пользующихся равными имущественными правами; в Эклоге впервые было детально разработано брачное христианское право, гораздо дальше, чем законодательство Юстиниана и каноны Трулльского собора, идет Эклога по пути запрета браков между близкими родственниками; в ней значительно сужены законные поводы к разводу. Изменения могут быть констатированы и в других разделах гражданского права, например в установлении формы, требуемой Эклогой при дарениях, в изложении правил привлечения наследников при наследовании по закону, в трактовке вопросов опеки и попечительства. Оба эти института приобретают еще в большей степени, чем раньше, характер учреждений, контролируемых государством. http://web-local.rudn.ru/web-local/prep/rj/index.php?id=231&p=19858