Эссе Сьюзан Клиболд. Сьюзан Клиболд. Я никогда не узнаю, почему

Скачать 37.84 Kb. Название Сьюзан Клиболд. Я никогда не узнаю, почему Анкор Эссе Сьюзан Клиболд.docx Дата 26.04.2017 Размер 37.84 Kb. Формат файла Имя файла Эссе Сьюзан Клиболд.docx Тип Документы #3667

Сьюзан Клиболд. «Я никогда не узнаю, почему» Сразу после полудня во вторник 20 апреля 1999 года я готовилась покинуть свой офис в деловой части города Денвер для встречи, когда я заметила красное мигающее сообщение на своем телефоне. Я работала на штат Колорадо: руководила программами для людей с ограниченными способностями. Моя встреча была о студенческих стипендиях, и я полагала, что сообщение было связано с отменой в последнюю минуту. Но это был мой муж, звонивший из домашнего офиса. Голос его был задыхающийся и отрывистый, и его слова остановили мне сердце: «Сьюзан, экстренная ситуация! Перезвони мне немедленно!». Уровень боли в его голосе мог означать лишь одно: что-то случилось с одним из наших сыновей. В те прошедшие секунды, пока я открывала телефон и набирала наш домашний номер, паника росла во мне: ощущение было, будто миллионы крошечных игл прокалывали мне кожу. Стук моего сердца отдавало в ушах, руки начали дрожать. Я пыталась сосредоточиться. Один из моих мальчиков был в школе, другой на работе. Был обеденный перерыв. Быть может это автокатастрофа? Когда мой муж ответил на телефон, он закричал: «Слушай телевидение!». Он протянул трубку, и я могла слышать. Я не могла понять транслируемых слов, но факт был в том, что случившееся было достаточно масштабным происшествием, раз об этом говорили по телевизору. Это привело меня в ужас. Началась война? Наша страна была под угрозой ядерной атаки? «Что происходит!?»-вскрикнула я. Муж вернулся к разговору и выпалил то, что только что узнал во время обезумевшего звонка от близкого друга нашего 17ти летнего сына Дилана: произошла своего рода стрельба в старшей школе. Стрелки в черных плащах стреляли в людей. Друг Дилана знал всех ребят, носивших такие плащи. Все они были учтены, кроме Дилана и его друга Эрика. К тому же ни Эрика, ни Дилана этим утром в классах не было, и никто не знал, где они были. Мой муж сказал себе, если плащ найдется, значит, Дилан не вовлечен в это. Он разворошил дом на части, обыскивая везде. Плаща нет. Когда искать стало негде, он осознал правду. Ощущение было, как в одной из компьютерных 3D картинок: когда абстрактный узор вдруг фокусируется в четкое изображение. Я едва набрала воздух в легкие, чтобы сказать: «Я еду домой». Мы повесели трубки, не попрощавшись. Мой офис находился в 26 милях от нашего дома. Всё о чем я могла думать, когда ехала, что Дилан был в опасности. Каждой клеткой своего тела я ощущала, как он значим для меня, и что я никогда не смогу прийти в себя, если с ним что-то случится. Я колебалась между невозможными возможностями. Все они отправляли меня в пароксизмы страха. Может быть, никто не знал, где был Дилан, потому что он застрелился. Может, он лежал там где-то в школе раненый или мертвый. Может быть, он оказался в заложниках. Может быть, он был в ловушке и не мог нам сказать ни слова. Может быть, это была своего рода шалость, и никто не пострадал. Как даже на секунду мы могли подумать, что Дилан стрелял в кого-то? Позором было рассматривать эту идею. Дилан был мягким и умным ребенком. В нашей семье никто никогда не владел оружием. Как он мог быть частью подобного? Тем не менее, независимо от того, как сильно я хотела, чтобы Дилан не был связан с этим, я не могла отклонить вероятность этого. Мой муж заметил, что-то сдавленное в голосе Дилана на прошлой неделе. Я и сама это слышала тем утром. Я знала, что Дилану не нравилась школа. Знала, что последние дни он проводил с Эриком Харрисом, который мог не появляться у нас дома месяцами, а потом вдруг остался на ночь на тех выходных. Если Эрик пропал тоже, то я не могла отрицать, что они оба были вовлечены во что-то плохое. Более чем годом ранее, они вскрыли фургон, припаркованный на проселочной дороге недалеко от нашего дома. Они были арестованы и прошли программу исправления несовершеннолетних преступников, включающую в себя: консультирование, общественные и классные работы. Их хищение показало, что под влиянием друг друга они могли быть импульсивными и недобросовестными. Могли ли они быть, как бы невероятно это не показалось, жестокими? Когда я добралась домой, муж сказал, что полиция уже в пути. Во мне кипело столько адреналина, что я даже не сменила свою рабочую одежду, я металась из комнаты в комнату. Я бала готова неотложно ко всему, что могло случиться дальше. Я позвонила своей сестре. Как только я сказала ей, что происходит, ужас переполнил меня, и я зарыдала. Когда я повесила трубку, мой 20-летний сын вошел и поднял меня, как тряпичную куклу в руках, пока я рыдала в кухонное полотенце. Тогда мой муж закричал в передней прихожей: "Они здесь!". В темной форме и бронежилетах прибыли члены спецназа. Я думала они прибыли, чтобы помочь нам, оказать помощь Дилану. Если у Дилана действительно было оружие, возможно, они хотели, чтобы мы попросили Дилана оставить его. Но в глазах членов спецназа было видно, что мы были подозреваемыми. Годами позже я узнала, что все их действия в тот день были направлены на нашу защиту. Опасаясь, что мы причиним себе вред, или что в доме заложена взрывчатка, они попросили нас покинуть наш дом. Весь вечер мы оставались снаружи, сидя на тротуаре или прохаживаясь по кирпичной дорожке. Когда нам нужно было воспользоваться уборной, двое охранников сопровождали нас и ждали у дверей. Я не помню, когда и как, но в тот день пришло подтверждение, что Эрик и Дилан были виновны в резне в школе. Я была в шоке и едва понимала, что происходит, но могла слышать телевизор через открытые окна. Новости осветили растущий подсчет жертв. Вертолеты начали кружить над головой, дабы заснять семьи убийц на пленку. Автомобили заняли дорогу, и зрители глазели, чтобы получить лучшее представление. Хотя страдали другие, мои мысли были сосредоточены на безопасности моего ребенка. С каждой проходящей минутой вероятность увидеть Дилана, таким, каким я его знала, уменьшалась. Я снова и снова спрашивала у полиции: «Что происходит? Где Дилан? Он в порядке?» Поздно вечером кто-то сказал мне, что он умер, но не сказал как. Нам сказали, что из-за обыска властями нашего дома, нам придется эвакуироваться на несколько дней.. Мы нашли убежище в подвале дома родственников. После бессонной ночи я узнала, что Эрик и Дилан убили 12 учеников и учителя, ранили 24 человека, и затем забрали свои собственные жизни. Будучи маленьким ребенком, Дилан воспитывался хорошо. Когда он был еще малышом, у него было замечательное чувство внимания и ощущения порядка. Он проводил время часами, фокусируясь на пазлах и собирая игрушки. Он любил оригами и Лего. В третьем классе, когда он вступил в одаренную программу в школе, он стал самым преданным партнером отца по шахматам. Он и его брат разыгрывали подвиги в нашем дворе. Он играл в младшей Лиге по бейсболу. Неважно, что он делал, он всегда старался преуспеть, и был строг к себе, если у него этого не получалось. Его юность была менее радостна, чем его детство. Когда он вырос, он стал чрезвычайно застенчив, и ему было некомфортно, когда он был в центре внимания. Он стал прятаться или дурачиться, когда мы пытались сфотографировать его. В средней школе стало понятно: ему не нравится ходить в школу. Еще хуже: его страсть к учебе пропала. В старшей школе, он работал и принимал участие в качестве звукооператора в школьных постановках, но его оценки были лишь удовлетворительными. Он общался с друзьями, спал столько, сколько мог, проводил время в своей комнате, разговаривал по телефону, и играл в видеоигры на компьютере. В юношеские годы он ошеломил нас, взломав вместе с другом компьютерную систему школы (нарушение, за которое он был исключен), но самым низом этого года стал его арест. После ареста мы держали его на расстоянии от Эрика несколько недель, и по прошествии времени он, казалось, сам отдалился от Эрика. Я восприняла это как добрый знак. В выпускные годы Дилан стал худым и высоким. Его волосы были длинными и жидкими. Под бейсбольной кепкой они торчали как клоунский парик. Он был принят в четыре колледжа и решил пойти в Университет Аризоны, но он никогда не вернул себе любовь к учебе. Он был тихим. Он становился раздражительным, когда мы критиковали его за рулем, просили его помочь по дому, или предлагали ему постричься. В последние несколько месяцев выпускного года, он был задумчив, как будто думал о проблемах взросления. Однажды в один апрельский день я спросила: «Ты кажешься таким тихим в последнее время. Ты в порядке?» Он ответил: «Я просто устал». В другой раз я спросила, хочет ли он поговорить о поездке в колледж. Я сказала ему, что если он не чувствует себя готовым, он может остаться дома и идти в общественный колледж. Он сказал: «Я определенно хочу уйти». Если это была отсылка на нечто большее, чем просто покинуть дом ради колледжа, то она никогда не приходила мне в голову. Рано утром 20 апреля я одевалась на работу, когда услышала, как Дилан шагает вниз по лестнице и открывает входную дверь. Прикидывая, почему он так торопился, хотя мог спать еще 20 минут, я высунула свою голову из ванны: «Дил?». Все, что он сказал, было: «Пока». Входная дверь хлопнула, и его автомобиль промчался по подъездной дорожке. Его голос звучал резко. Я полагала, что он был зол из-за того, что ему пришлось встать раньше, чтобы подвезти кого-то. Я и понятия не имела, что слышала его голос в последний раз. Прошло около 6 месяцев до того, как Департамент шерифов начал делиться некоторыми уликами, объясняющими, что же случилось в тот день. Те шесть месяцев друзья и семья Дилана отвергали все. Мы не знали, что он вместе с Эриком собрал арсенал взрывчатых веществ и оружия. Мы верили, что его участие в резне было случайным или, что он был принужден к этому. Мы верили, что он не намеревался никому причинить боль. Один друг был уверен, что Дилан был обманут в последнюю минуту в использовании боевых патронов. Никто из нас не мог принять, что он был способен сделать то, что он сделал. Эти мысли могут показаться глупым в свете того, что мы теперь знаем, но они отражают то, во что мы верили, то, что было правдой о Дилане. Да, он заполнил страницы записной книжки своими сокровенными мыслями и чувствами, неоднократно выражая глубокое отчуждение. Но мы никогда не видели эти записные книжки. И да, он написал школьную газету о человеке в черном плаще, который жестоко убивает девять учеников. Но мы никогда не видели эту газету. (Хотя, это встревожило его учителя английского языка достаточно, чтобы довести это до нашего внимания. Когда мы попросили, чтобы нам показали газету на конференции родителей и учителей, учительница не взяла ее с собой. Так же она описала содержимое газеты как «тревожное ». На конференции, где мы обсуждали многие вещи, в том числе книги для учебного плана, «Gen X против Gen Y учащихся», и народную песню 60-х "Четыре сильных ветра ", мы договорились, что она покажет газету консультанту Дилана. Если он думал, что это была проблема, одна из них была бы связана со мной. Я никогда не слышала о них.) Мы не видели газету или другие записи Дилана, пока полиция не показала их нам через шесть месяцев после трагедии. В дни и месяцы после убийства я почти обезумела от тех страданий, что принес мой сын, и от горя потери ребенка. Большую часть времени я чувствовала, что не могу дышать, и я часто желала о смерти. Я заблудилась, когда была за рулем. Когда я вернулась на работу на неполный рабочий день в конце мая, я сидела на встречах без малейшего представления, о чем идет речь. Целые разговоры выскользнули из памяти. Я плакала в неподходящее время, смущая окружающих. После того, как я увидела мертвого голубя на парковке, я почти впала в истерику. Я не доверяла всему, особенно собственному суждению. Увидев фотографии разрушений и рыдающих выживших было невыносимо. Я избегала освещения новостей. Я была одержима мыслями о невинных детях и учителе, которые пострадали из-за жестокости Дилана. Я была опечалена за другие семьи, хотя мы никогда не встречались. Некоторые из них потеряли своих близких, когда как другие справляются с тяжелыми изнурительными ранениями и психологическими травмами. Невозможно было поверить, что тот, кого я вырастила, мог принести столько страданий. Могло случиться худшее. Если бы их план сработал, Дилан и Эрик взорвали бы всю школу, только увеличив агонию. В то время, когда я воспринимала себя жертвой трагедии, у меня не было комфорта быть воспринятой тем же путем, что и большая часть сообщества. Меня широко рассматривали как исполнителя или хотя бы сообщника, так как я была человеком, вырастившим «монстра». В одном из газетных расследований, 83 процента респондентов заявили, что отказ родителей научить Дилана и Эрика правильным ценностям играет важную роль в убийствах в Колумбайн. Если я включила радио, я слышала гневные голоса, осуждающие нас за действия Дилана. Наши выборные должностные лица публично заявили, что именно плохое воспитание стало причиной резни. Через все это, я чувствовала крайнее унижение. В течение многих месяцев я отказывалась использовать свою фамилию на публике. Я избегала зрительного контакта, когда шла по улице. Дилан был результатом всей моей жизни, но его последние действия подразумевают, что его никогда не учили основам правильного и неправильного. Не было никакого способа искупить поведения моего сына. Те из нас, кто заботился о Дилане, чувствовали себя ответственным за его смерть. Мы думали: "Если бы я был лучшим(ей) (матерю, отцом, братом, другом, тетей, дядей, двоюродным братом), я бы знал, что-то приближается". Мы воспринимали его действия, как нашу вину. Я пыталась определить важные события в его воспитании, которые могли бы объяснить его гнев. Должна ли я была быть строже? Была ли недостаточно строга? Наказывала ли я его достаточно, или не достаточно? В дни перед его смертью, я обняла его и сказала ему, как сильно я люблю его. Я держала его колючее лицо между своими ладонями и сказала ему, что он замечательный человек, и я горжусь им. Тяготило ли его это? Чувствовал ли он, что мог не дожить до моих ожиданий? Мне очень хотелось поговорить с Диланом в последний раз и спросить его, что он думал. Я говорила с ним в моих мыслях и молилась о понимании. Я пришла к выводу, что он, должно быть, не любил меня, потому что любовь бы помешала ему сделать то, что он сделал. И хотя в те моменты, я была зла на него, в основном, я думала, что я была тем, кто нуждался в его прощении, потому что я была не в состоянии видеть, что он нуждался в помощи. После трагедии, я прошла через много часов терапии. Я наслаждалась преданностью и добротой друзей, соседей, коллег, членов семьи, и других. Я также получила неожиданное благословение. В нескольких случаях я связалась с родителями некоторых из детей, погибших в школе. Эти мужественные лица попросили личной встречи, чтобы мы могли поговорить. Их сострадание помогло мне выжить. Тем не менее, я не могла принять участие Дилана в резне, пока не начала сопоставлять это с его собственной смертью. После того, как я увидела его дневники, мне стало ясно, что Дилан вошел в школу с намерением умереть там. И для того, чтобы понять, что он, возможно, думал, я начала изучать о самоубийстве все, что могла. Самоубийство является конечным результатом сложного сочетания патологий, характера и обстоятельств, которые вызывают серьезные эмоциональные переживания. Эти бедствия настолько велики, что это ухудшают способность человека мыслить и действовать рационально. Исходя из оставшихся сочинений Дилана, психологи-криминалисты пришли к выводу, что он был в депрессии и склонен к самоубийству. Когда я впервые увидела скопированные страницы этих записей, они разбили мое сердце. Я никогда раньше не подозревала о борьбе, которую Дилан вел в себе. Уже за два года до стрельбы, он написал о конце своей жизни. В одном стихотворении он писал, "Месть-это печаль / смерть-отсрочка / жизнь-наказание / достижения других-(…) / люди такие / Я другой." Он писал о своем стремлении к любви и о его последнем увлечении девушкой, которая, видимо, не знала, что он существовал. Он писал: "Земля, человечество, ЗДЕСЬ. То, о чем я в основном думаю. Я ненавижу это. Я хочу быть свободным ... свободным ... Я думал, что сейчас то самое время. Боль размножается бесконечно. Никогда не останавливается. (пока? ) я здесь, все еще один, все еще в боли ... ". Среди предметов, которые полиция обнаружила в его комнате, были две полупустые бутылки сусла Санкт-Джонс, трава, используемая для поднятия настроения и борьбы с легкой депрессией. Я спросила одного из друзей Дилана, знал ли он, что Дилан употреблял ее. Дилан сказал ему, что он надеялся, что это приведет к увеличению его «мотивации». Каждый год насчитывается около 33000 самоубийств в Соединенных Штатах. (В Колорадо самоубийство является второй ведущей причиной смерти среди людей в возрасте от 15 до 34) и, по оценкам, от 1 до 2 процентов самоубийств, связаны с убийством людей. Я никогда не буду знать, почему Дилан стал частью этого небольшого количества процента. Я никогда не буду в состоянии объяснить или оправдать то, что он сделал. Даже унизительный опыт в школе не может оправдать такую неадекватную реакцию. Я не могу сказать, как сильно он находился под влиянием друга. Я не знаю, был ли у него контроль над собой на момент его смерти. Какие факторы толкнули его совершить убийство, и почему он не оставил свою боль в покое. После разговора с другими оставшимися в живых самоубийцами я поняла, почему он не просил о помощи. Я верю, что Дилан не хотел говорить о своих мыслях, потому что ему было стыдно иметь их. Он привык справляться со своими проблемами, и он воспринимал свою неспособность сделать это, как слабость. Люди рассматривают самоубийство, когда кажется, что мир был бы лучше без них, и их причины умереть несут смысл. Они слишком больны, чтобы увидеть иррациональность их мышления. Я считаю, это напугало Дилана: столкнуться с тем, чего он не знал, не знал, как управлять этим. Он всегда гордился своей самостоятельностью. Я верю, что он попытался оттолкнуть негативные мысли прочь, не понимая, что рассказать о них, было способом победить их. Воспитывая Дилана, я научила его, как защитить себя от множества опасностей: грозы, змеиных укусов, травм головы, рака кожи, курения, пьянок, венерических заболеваний, наркомании, неосторожной езды, даже от отравления угарным газом. Мне никогда не приходило в голову, что самая большая опасность для него, как оказалось, и для многих других может прийти изнутри. Большинство из нас не видят суицидальных мыслей в качестве угрозы для здоровья. Мы не обучены, определять ее в других, чтобы помочь соответствующее или среагировать в здоровом образе, если у нас самих есть эти чувства. В память о Дилане, я поддерживаю исследования самоубийства и поощряю методы профилактики и повышения осведомленности, а также оказываю поддержку для выживших. Я надеюсь, что когда-нибудь все смогут распознавать тревожные признаки самоубийства, в том числе чувство безнадежности, пессимизма, и другие признаки серьезной депрессии, так же легко, как мы понимаем тревожные признаки рака. Я надеюсь, что мы сможем говорить о самоубийстве через свой страх. Я надеюсь, что мы научим наших детей, что большинство суицидальных подростков посылают некие сигналы своих намерениях своим друзьям, будь то устные высказывания, заметки, или мысли о смерти. Я надеюсь, что мы пришли к пониманию связи между суицидальным поведением и агрессивным поведением, и поняли, что случившееся в прошлым может помочь нам предотвратить последующее. (По данным U.S. Secret Service Safe School Initiative, 78 процентов школьников, нападавших на школу, имеют историю попыток самоубийства или суицидальные мысли.) Но мы должны помнить, что предупреждающие знаки не всегда могут рассказать историю. Никто не видел, что Дилан был подавлен. Он не говорил о смерти, не раздавал вещи, или говорил, что мир был бы лучше без него. И мы также должны помнить, что даже если кто-то проявляет признаки суицидального риска, не всегда можно предотвратить трагедию. Некоторые, кто совершает самоубийство или убийство-самоубийство являются такими, как Эрик Харрис - они уже получали психиатрическую помощь. Если мои исследования научил меня одной вещи, так это то, что любого человека может коснуться самоубийство. Но для тех, кто чувствует в себе суицидальные мысли, или кто потерял кого-то из-за самоубийства, помощь доступна через ресурсы, предоставляемые некоммерческими организациями: Американский фонд по предотвращению самоубийств и Американская ассоциация суицидологии. (Если у вас возникли стойкие мысли о самоубийстве, свяжитесь с национальной линией предотвращения самоубийств: 800-273-8255, чтобы поговорить с адвокатом. Или если вы имеете дело с потерей любимого человека, ушедшего из-за самоубийства. Знаю, что национальным днем выживших после самоубийства является 21 ноября с более чем 150 конференциями, запланированными на территории Соединенных Штатов и всего мира.) Оставшуюся части моей жизни, меня будет преследовать ужас и мучение, которые Дилан вызвал. Я не могу смотреть на ребенка в продуктовом магазине или на улице, не думая о том, как одноклассники моего сына провели последние минуты своей жизни. Дилан изменил все, что я знала о себе, о Боге, о семье и о любви. Я думаю, если я любила кого-то так глубоко, как я любила его, я бы знала, что он был в беде. Мои материнские инстинкты удержали бы его в безопасности. Но я не знала. И моих инстинктов было недостаточно. И то, что я никогда не видела беды, до сих пор немыслимо для меня. Я только надеюсь, что мой рассказ может помочь тем, кому еще может быть оказана помощь. Я надеюсь, что, читая о моем опыте, кто-то будет видеть то, что я пропустила.